Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

Он попытался мыслить трезво. Город же наводнен врагами; с другой стороны – там полный хаос. И, в отличие от только что прибывших англичан и американцев, он знает город. Шанс небольшой, но другого у него нет. Мориц дождался, когда совсем стемнеет, потом стянул с себя форменный китель и выбрался из укрытия. Держась подальше от дороги, он брел через пустыри и поля, пересекал сады, крался вдоль стен, выглядывая на перекрестках, нет ли патрульных, слышал джаз и одиночные выстрелы. Призрачная атмосфера. Жители явно сидели по домам. Но ночь была теплой, и сквозь вонь дыма и пороха пробивался запах цветущего жасмина. К полуночи он добрался до Медины. В старых переулках среди заколоченных лавок стояла мертвая тишина. Только уличные кошки прошмыгивали мимо. Нога болела.

– Allemand? Немец?

Внезапно из тени выступил мужчина и двинулся за ним. Хриплый голос, лицо в шрамах. Мориц знал этот тип грязного отребья. Их часто использовали в качестве шпиков.

– Cache cache? C’est dangereux, mon ami! Allemand? [45] Укромное местечко? Здесь опасно, приятель! Немец? ( фр. )

Мориц понял, что выбор у него небольшой: либо быть ограбленным, либо сделать этого типа другом. Он достал обрывок карты и прочитал адрес. Мужчина задумался. Потом молча кивнул и пошел вперед. Быстрым шагом, сквозь путаницу переулков, так что Мориц быстро перестал ориентироваться. Может, он делал это намеренно? Внезапно человек остановился и прошептал с угрозой:

– Бакшиш!

Мориц отдал ему свои последние деньги.

– C’est tout? [46] И это все? ( фр. )

Мориц развел руками. Больше у него не было. Мужчина указал на его обручальное кольцо. Мориц решительно помотал головой: нет. Мужчина отвернулся и двинулся прочь.

– Attendez! [47] Постой! ( фр. ) – крикнул Мориц.

Мужчина остановился. Мориц стянул кольцо с пальца. Он ненавидел этого типа и еще больше ненавидел себя за то, что отдает ему кольцо. Он старался не думать о Фанни. Купит новое, как только выберется отсюда, и ничего ей об этом не расскажет. Тип сунул кольцо в карман и кивнул на входную дверь:

– Латиф Абдеррахман.

И исчез во тьме так же быстро, как появился.

Мориц оглядел себя в темноте. Грязная рубашка с оторванным рукавом. Окровавленные форменные брюки. Он бы и сам себе не поверил. Вздохнул, набрался мужества и постучал. Чуть слышно, чтобы не разбудить соседей. Прошла вечность, прежде чем раздались шаги. И женский голос за дверью:

– Шкоун?

Он кашлянул. Дверь приоткрылась. Арабка с керосиновой лампой в руке с недоверием смотрела на него.

– Bonsoir , – произнес Мориц на ломаном французском. – Excusez-moi.

И сказал, что он друг месье Сарфати. Виктора Сарфати. Женщина закрыла дверь. Тихонько, без враждебности. Потом что-то крикнула внутрь дома. Мориц ждал. Наконец дверь снова открылась. Мориц увидел худощавого мужчину лет пятидесяти с лишним. Тот, держа в одной руке керосиновую лампу, другой надел круглые очки и оглядел посетителя. То был любопытный, открытый взгляд, такой в эти дни редко встретишь. Человек, добрый к людям, невзирая ни на что. На нем был измятый светлый костюм и дырявые носки. Мориц достал из кармана обрывок карты и протянул.

È un amico.

Худощавый человек перечитал записку несколько раз и снова окинул взглядом рваную одежду Морица. Потом осторожно спросил:

– Vous êtes allemand? [48] Вы немец? ( фр. )

Врать не было смысла.

– Oui.

Как-то вдруг слово «немец» перестало означать власть, а обратилось в позорное пятно. Впервые в жизни Мориц произносил его не уверенно, а еле слышно. Это было непривычно. Мужчина в дверях раздумывал.

– Виктор ваш сын? – спросил Мориц.

Альберт кивнул. Мориц попытался объяснить, что тогда произошло. На хуторе и позднее в подвале «Мажестика». Сперва на ломаном французском, а потом, когда понял, что можно говорить по-итальянски, уже на языке, которым владел лучше.

Альберт слушал внимательно и взволнованно. Потом осторожно раскрыл дверь, не широко, ровно настолько, чтобы Мориц смог протиснуться внутрь. Он поставил лампу на пол и предложил Морицу сесть на кушетку. Первая комната в старых арабских домах, сразу за дверью, всегда была комнатой для посетителей. Только за ней следовал холл, через который впускали внутрь более близких друзей и родственников.

– Мими? Иди сюда, у нас гость! – позвал Альберт и сел напротив Морица.

В комнату вошла его жена. Непокрытые волосы и европейское платье. Мориц встал.