Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– Смотри! – сказал Альберт, протянув ей обрывок карты. – Ведь это почерк Виктора, не так ли?

È un amico.

Ясмина сразу узнала его руку.

– А если он украл у кого-нибудь эту записку? Виктор ведь не написал здесь его имя.

Альберт и Мими молчали. Мориц понял, что его присутствие нежелательно. Слишком глубоко он проник в мир этой семьи, дела которой его не касались.

– Извините, если я вам помешал. Надеюсь, ваш сын и брат скоро вернется.

Он направился к двери, втайне надеясь, что кто-нибудь его остановит. Однако никто не сказал ни слова. Пока Альберт не заметил пропитанную кровью штанину.

– Вы ранены?

– Ерунда.

– Погодите. Нельзя так уходить. Сядьте.

Мориц остановился. Он физически чувствовал ярость Ясмины.

– Я врач. – Альберт подвел его к кушетке. – Ясмина, принеси мой чемоданчик.

Чувство долга доктора Сарфати снова развернуло ситуацию. Может, он и позволил бы Морицу уйти, если бы того не подстрелили за несколько часов перед этим. Причудливая цепь случайностей и внезапных решений формировала в те часы то, что впоследствии они назовут судьбой.

Мориц осторожно сел. Преодолевая боль, закатал штанину. Альберт снял грязную повязку, пропитанную темной кровью. Рана оказалась хуже, чем думал Мориц. Ясмина неохотно принесла старый докторский чемоданчик. Альберт промыл рану, обработал йодом и наложил новую повязку.

– Вы привиты от столбняка?

– Нет.

– Вам надо держать ногу в покое. У вас есть место для ночлега?

Разумеется, Альберт знал ответ. Мориц отрицательно помотал головой. Альберт взглянул на Мими.

– Это не наш дом, чтоб вы знали, – сказал Альберт.

– Пусть уходит, – прошептала Ясмина, внезапно перейдя на арабский.

Они с Виктором в детстве так делали, чтобы их не поняли родственники, приехавшие из Италии.

– Если правда то, что он говорит, – сказала Мими, тоже по-арабски, – мы не можем его прогнать. Немец или нет, но мы обязаны ему жизнью Виктора.

– Он это говорит только потому, что сам теперь в беде. А они нас приютили, когда мы оказались на улице? Они выгнали нас из нашего дома!

Мориц не понимал слов, но тон был красноречив.

– Помолимся, чтобы наш дом остался невредим, – сказала Мими.

Альберт отрезал бинт и обтер ножницы.

– То, что он рассказывает, маловероятно. Но возможно. Если Виктор вернется и подтвердит, что этот человек его спас, мы себе никогда не простим, что выставили его за дверь. Там его не ждет ничего, кроме смерти.

– И по заслугам, – буркнула Ясмина.

– Один Бог нам судья, – сказала Мими.

– Мы должны спросить у Латифа и Хадийи, – решил Альберт. – Мы ведь здесь гости. А завтра посмотрим, что там с нашим домом. То есть это всего на одну ночь.

– Можно ему остаться?

Лунный свет освещал внутренний двор, Хадийя на кухне готовила мятный чай для неожиданного гостя.

Латиф раздумывал и ждал, когда Хадийя принесет из кухни чайник. Он подозвал ее к себе.

– Вы за него ручаетесь? – спросила Хадийя.

– Нет. Мы его не знаем.

Хозяева озабоченно переглянулись. Альберт и Хадийя ждали решения Латифа, когда во двор проковыляла бабушка. Она спокойно и решительно забрала у Хадийи поднос. В дверях прихожей обернулась и сказала:

– У него тоже есть мать.

Ясмина не могла уснуть. Немец лежал в соседней комнате, в постели Виктора. Враг, который видел ее обнаженной, в самый лучший и сокровенный момент ее жизни. Выдал он их тогда или нет? Сам ли Виктор дал ему адрес или он его где-то украл? Она тосковала по Виктору. Только он один знал правду. Ясмина встала и приникла ухом к стене. Сперва было тихо, потом она услышала тихий, болезненный стон. Спит ли он? Видит ли сон? Она подтащила к двери стул и подперла ручку. Потом снова легла, но сон так и не шел. Она начала мысленно разговаривать с Виктором – привычка, появившаяся в последние недели.

Виктор, ты меня слышишь?

Это правда, что говорит немец?

Почему ты не отвечаешь, Виктор? Жив ли ты еще?

Только в надежде увидеть его во сне она уснула на рассвете. Проснувшись от громких голосов, она в первый момент ничего не могла вспомнить. Надела свое черное платье – как вдова, подумала Ясмина – и вышла из комнаты. Дом наполняли запахи свежего хлеба и арабского кофе. Корица с кардамоном. Все сидели в салоне, собравшись вокруг радио, – все, кроме немца. Наконец-то они могли включить его на полную громкость. Радио Туниса, на частоте которого недавно передавали свою пропаганду власти «оси», теперь снова было в руках французов. Диктор с пафосом вещал о победе свободы над тиранией, демократии над фашизмом, надежды над тьмой. Путь к освобождению европейской родины-матери еще долог, но эта славная победа – начало конца! Казалось странным и причудливым – в момент триумфа держать у себя в доме врага. Словно занозу в теле.