Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– Где немец? – спросила Ясмина.

– Он еще спит.

Альберт озабоченно посмотрел на часы. Взял со стола очки и отправился в комнату, где спал Мориц. Тихо постучал и вошел. Ясмина и Мими остались на пороге. Ставни были закрыты. Немец лежал на кровати и тяжело дышал. Альберт потрогал ему лоб. Мориц очнулся от своего полубредового сна, увидел Альберта и попытался подняться. Альберт открыл ставни. В солнечном свете стало видно, как бледен немец. Лоб был в испарине.

– Buongiorno, – пробормотал он, заметив женщин.

Даже в лихорадке он старался быть вежливым, от чего недоверие Ясмины только усилилось.

– Покажите мне ногу.

Альберт снял повязку. Рана опухла и побагровела. Воспаление.

– Полагаю, внутри сидит английский сувенир, – сказал Альберт. – Вообще-то вам надо бы немедленно в больницу.

Всем было понятно, что бы это означало для немца.

– В этом доме нет ни спирта, ни другого алкоголя, и никаких обезболивающих у меня тоже нет. Вам придется стиснуть зубы.

Мориц кивнул.

Альберт обернулся к женщинам:

– Мими, принеси таз горячей воды, полотенце и мой чемоданчик.

– Сейчас Шаббат, – ответила Мими.

– Тогда будем надеяться, что у Бога сегодня тоже выходной и он ничего не увидит. Ясмина, будешь мне ассистировать.

Ясмина не шелохнулась. Альберт шагнул к ней, отвел ее в сторону и прошептал:

– Мне нужна твоя помощь. Я знаю, ты справишься.

– Как ты можешь воздавать добром за зло?

– Если мы не будем обращаться с ним как с человеком, откуда у нас право считать себя лучше них?

Мориц изо всех сил закусил зубами полотенце, пока скальпель Альберта вскрывал рану. Ясмина двумя зажимами развела края раны, и Альберт извлек черную, окровавленную пулю. Мориц ни разу не застонал, лишь хрипел. Ясмина смотрела в его широко раскрытые глаза и желала ему боли. Кто знает, что он сделал Виктору.

Потом немец забылся сном. Они смыли с рук его кровь, надели свою лучшую одежду и отправились посмотреть, что сталось с их домом. И своими глазами убедиться, что кошмар закончился.

Город дышал свободно. Рынки снова наводнили люди, звучала музыка. Взрыв радости после долгой зимы. Все стремились из домов на улицу, чтобы приветствовать новых властителей. Дети с восторгом взбирались на их танки – так же, как раньше на танки немцев, а фотографы и кинооператоры коалиции были наготове, чтобы сделать те же снимки, какие за полгода до этого делали немцы. Солдаты совали детям шоколадки и жевательные резинки, сажали себе на плечи. Группа мужчин в коричневых робах с песнями двигалась от вокзала – они возвращались с принудительных работ. Еврейские женщины бежали им навстречу, и вскоре они, приплясывая, шли все вместе. Французы махали триколорами и все разом заделались «голлистами». Лишь итальянцы понимали, что для них настали трудные времена.

Арабы неспешно шли по своим делам, здоровались с солдатами коалиции приветливо, но без лишнего восторга. Одни оккупанты уходят, другие приходят, а обещания остаются обещаниями. Только на первый взгляд происходящее напоминало грандиозный праздник, но умевшие заглянуть поглубже видели, что семена раздора, посеянные фашистами, уже дали всходы в душах людей. Невинность была потеряна.

Мими танцевала с остальными женщинами. Альберт сказал Ясмине:

– Будь осторожна, теперь мы попадаем под подозрение уже не как евреи, а как итальянцы. Если солдат спросит у тебя удостоверение личности, просто говори ему, что ты еврейка, поняла?

За столиками перед кафе на проспекте Жюля Ферри, где еще вчера сидели немцы, кельнеры обслуживали новых посетителей, и вместо немецкого « как дела?» они теперь приветствовали клиентов иначе: How are you? – с такой непринужденностью, будто были старинными приятелями. И это в то время, когда в нескольких километрах севернее еще шли бои. Удивительно, думала Ясмина, какая короткая память у людей. А может, все как раз наоборот: тысячелетний опыт жизни под властью сменяющих друг друга завоевателей заставляет нас с равнодушным дружелюбием приветствовать очередных чужаков. Как постояльцев в отеле, которые приезжают и уезжают. С той лишь разницей, что эти ведут себя не как постояльцы, а как хозяева отеля.

Альберт, Мими и Ясмина сели в пригородный поезд в сторону Piccola Сицилии. На половине пути – там, где разбомбленные рельсы причудливо вставали дыбом, – им пришлось пересесть на другой поезд, который пришел им навстречу от порта. Сердце Ясмины колотилось, когда она вдохнула запах моря. Соль и водоросли, запах ее детства, к которому сейчас примешивалась едкая вонь обгоревшего металла и горючего. Над Эль-Ауиной поднимался дым. Аэродром превратился в кладбище свастик. Неестественно задранные стабилизаторы, обугленные стальные скелеты, рухнувшие великаны. На разбомбленном поле стояли сотни, тысячи, десятки тысяч немцев и итальянцев в военной форме песочного цвета, кто с покрытой, кто с непокрытой головой под солнцем, их охраняли вооруженные британские и американские солдаты в шлемах. Они пересчитывали пленных. Число получилось огромное – 230 000. Вдвое больше, чем в Сталинграде. Позднее историки назовут поражение Африканского корпуса поворотным моментом в войне. Самое крупное поражение сил «оси», начало обратного завоевания крепости Европы. Но сейчас каждый думал лишь о том, как протянуть до завтрашнего дня.