Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Откуда вдруг нашло столько людей, комната словно переполнилась тенями. Ах да, его стерегут, они же сказали, что он здесь находится в качестве арестованного. Никакой одежды в комнате не видно, на нем ничего, кроме ночной сорочки.

«Пока я не тороплюсь. Придет время, все равно удеру, даже из центральной тюрьмы. Надо сказать надзирателю Груну, чтобы последил за Тредупом. Будет плохо, если пронюхают вдобавок, что я замешан и в истории с бомбой».

А Грун ищет. Он бродит по городским свалкам в поисках трех вещей. Этот полоумный оборотень ищет консервную банку, картонную коробку и сломанный будильник. Он гримасничает, он обезьяна, бородка его дрожит и приплясывает.

«Вы готовы утверждать это под присягой?»

«Конечно, готов, господин начальник».

«А подследственный заключенный Тредуп категорически утверждает, будто вы уговорили его призвать на помощь крестьян».

«Да он бредит. Я же был внизу, в отделении „С-1“, раздавал воду».

«Служебная присяга. Поистине! Как они носятся со своей присягой этой республике, а про бога начисто забыли. Конституция… ну да, чего только не называют конституцией… Эх, консервную банку бы…»

В супружеской постели старший инспектор полиции Фрерксен обнимает свою жену.

— Ужасный был день, Анхен. Но я правильно действовал. Все за меня.

— А Гарайс? Что сказал Гарайс?

— Гарайс не в счет. Один человек из Штольпе — он здесь совершенно секретно — сказал мне, что все дело сделал я .

— Ну а раненые? Их очень покалечили?

— Все арестованы. Бунтовщики, чего им сочувствовать?.. Ганс, ты что вертишься? Почему не спишь?

— Пап, мне очень хочется.

— Посреди ночи не должно быть никаких «хочется». Надо сдерживаться. Ну ладно, беги в уборную. Только тихо, чтоб никто не слышал.

Тиль тоже старается действовать тихо, перепиливая последний прут решетки в своей камере следственной тюрьмы Штольпе. Если из пасти копченой сельди, которую здесь дают раз в неделю в качестве добавки, на тебя смотрят концы стальных напильников, то намек ясен. Только вот путь к цели оказался дольше, чем хотелось бы.

Но сегодня ночью все будет завершено. Одеяла разорваны, полосы связаны, жгут лежит на койке. Только бы спуститься во двор, там он уже на свободе. А судить его по делу бомбометчиков будут еще нескоро.

Он осторожно вынимает перепиленную часть решетки и кладет на койку. Отверстие рассчитано точно на его фигуру. Привязав жгут к оставшемуся в стене концу прута, Тиль вылезает через отверстие.

Он прислушивается. Сердце бьется не так сильно, как он опасался, руки не утратили твердости.

Ночь темная-темная. На улицах полная тишина. А над головой сверкают звезды.

«Да, я был мелким служащим и ничего не знал, кроме цифр. И вдруг я стал чем-то совсем другим, и мне это по душе. Но Хеннинг поплатится за то, что бросил меня… Если только напильники не от него… ну, вперед!»

Он хватается за жгут и скользит в темноту.

Прячется в темноте и Падберг. Из темного подъезда напротив редакции «Бауэрншафт» он следит за окнами своего кабинета. Там тоже как будто бы темно. Но своими глазами он видел сейчас, как за окном вспыхнул свет, тонкий лучик. Нет, ему не показалось.

«Этот стервец опять шарит. Как же он туда попал? Через парадное наверняка не мог, через черный ход тоже. Остается?.. Крыша или подвал! Значит, он живет в этом квартале, вероятно, где-то по соседству… Ну погоди!»

Но он не может вспомнить, где живут его наборщики.

«Ага!»

Взломщик только что допустил неосторожность: белый луч света скользнул по потолку и мгновенно погас. «Черт возьми, а он не очень-то стесняется. Хорошо, что рукопись для завтрашнего номера у меня в кармане, иначе тоже куда-нибудь сплыла бы. Интересно, польстится он на стомарковую бумажку или нет? Была бы зацепка».

Падберг пожимает плечами.

«Торчать здесь больше нет смысла. Начну отпирать внизу — он услышит и смоется. Но завтра, дружочек, завтра ночью я заберусь под письменный стол».

Этой ночью тайная возня происходит еще у одного письменного стола. В давно опустевшей, безмолвной ратуше Альтхольма открывается дверь в кабинет бургомистра.

Силуэт низенького человека застывает на мгновение в дверном проеме и прислушивается. Затем, прошмыгнув с юношеской резвостью к письменному столу, человек принимается за дело. Выдвигает левый верхний ящик, шарит. Сверху лежит какое-то письмо, формат бумаги в поллиста. Бумага плотная, посередине сгиб, значит, лежала в большом конверте. Руки шарят дальше. Ага, вот и конверт, надорван, — вероятно, в спешке, — но чуткие пальцы нащупывают на нем сургучную печать.