«Надеюсь, чаша событий не переполнилась», — подумал он, отпирая дверь в «Хронику», и еще раз оглядывает Буршта. Улица почти безлюдна, свежим ранним утром она выглядит такой жалкой. Вывески на магазинах старые и обветшалые. «Будто все мы забыли умереть», — подумал Штуфф.
Гауптвахмистр полиции Маак идет от вокзала, наверное, с ночного дежурства. Штуфф машет ему рукой. Вдруг подкинет парочку новостей из воскресной ночи, на полколонки жирным шрифтом.
Но у Маака ничего нет. Все было тихо. Может, что в ратуше?
— Туда я пойду к десяти. Черт, как башка трещит! Что же будет сегодня с крестьянами, а?
— Ничего, — отвечает Маак. — Может, демонстрация и не состоится. Раймерса еще в пятницу вечером отправили в Штольпе.
— Это верно? Откуда ты знаешь? Кто отправил? Ваш боров?
— Точно, Катценштайн сам увез его в машине. А бургомистр в пятницу вечером был в тюрьме, знаю точно.
— Неплохо начинается неделька. Только подумаешь: наконец-то в Альтхольме хоть какое-то оживление по нынешним скромным временам, — как бургомистры разгоняют клиентуру. Что ж, для местной информации хватит.
— Но я тебе ее не давал.
— Не волнуйся. Я ж понимаю. Привет.
Маак бредет дальше по улице. Регулировщики еще не заступили на посты; кроме нескольких молочных фургонов, пока никакого движения. Он здорово устал и мечтает прежде всего добраться до постели, во-вторых, перед тем как лечь, выпить кофе со свежими булочками и медом, а в-третьих, успеть повидать детишек до того, как они уйдут в школу…
Войдя в редакцию, Штуфф испуганно вздрагивает: в их комнате сидит седоголовый румяный карлик, его шеф.
— Доброе утро, господин Шаббельт.
— К черту. Что с Тредупом?
— Посадили. Он якобы подложил бомбу губернатору.
— Бред. А что с крестьянами?
— Не состоится. В пятницу их главаря тайком отправили в Штольпе.
— Слушай-ка, магистрат отказывается давать нам объявления. Пишут, что это больше не выгодно, им надо экономить.
— Кто подписал?
— Гарайс.
— Окончательно?
— Возможно, еще удастся уладить. Сходи-ка сегодня к бургомистру и скажи ему, что мы будем паиньками. Может, смилостивится и снова будет давать нам объявления.
— А Венк не может сходить?
— Не может. Это не мужчина, это пьяный пиджак на вешалке.
— Откровенно говоря, мне бы не хотелось, господин Шаббельт.
— Мне тоже не очень хочется продавать балаган, а приходится.
— Какой балаган?
— Ну вот этот! — Гном со злостью стукнул по столу. — Весь — целиком — с пинками и щипками, типографией и редакцией, оптом!
— Господин Шаббельт!
— Знаю, знаю. Есть векселя, а эти шакалы потребовали погашения ипотек, целый заговор.
— Кто покупатель?
— Майер из Берлина или Шульце из Штеттина или Мюллер из Пфорцгейма, — один черт.
— Подставной?
— Разумеется, подставной, — для мелкого интригана из «Нахрихтен», для Гебхардта, с его большой мошной.
— Господин Шаббельт!
— Сожалею, Штуфф. Да, когда тебя проглатывает конкурент, это печально. Смотри, может, тебе стоит в последний час немножко поползать перед ними, чтобы они тебя взяли? Поэтому я и предупредил тебя. Привет.
— Ну и неделя… — вздохнул Штуфф и оцепенело уставился перед собой.
Гауптвахмистра Маака в полицейском участке тоже ждал сюрприз.
— Домой сейчас не пойдете, — сказал полицмейстер Калленэ, приняв его рапорт. — Объявлена полная боевая готовность. Поспите часика два здесь. В девять инструктаж.
В комнате отдыха много угрюмых физиономий.
— Ну и свинство! Из-за чего это?
— Из-за чего? Коммунисты что-то затевают на бирже труда.
— Брось болтать! Это из-за крестьян.
— Крестьяне сегодня отменяются. Гарайс самолично отправил Раймерса в Штольпе.
— И какой это умник придумал?
— А я собирался сегодня раннюю картошку копать.
— А меня жена к завтраку ждет.
— Да кто кроме этой сволочи Фрерксена придумает? Только и знает, как каверзы устраивать.
— К собственным родителям и носа не кажет, вот каким важным стал писаришка. Отец-то тряпье-старье собирал.
— Врешь. Пуговицами и подтяжками торговал по деревням.
— Замолчите, пожалуйста, дайте соснуть.
— Надрыхнешься у своей старухи.
— Да тише вы!
— Заткнись!
— Сам заткнись!
— Тихо!!!
2
Старший инспектор полиции Фрерксен встает с постели. Начало восьмого. Жена уже приготовила ему воду для бритья. Воскресный штатский костюм убран, на стуле висит форменная одежда.
Настроение у него мрачное. С раздражением он посмотрел на сиявшее за окном солнце. Когда за стеной зашумели дети, он выругался и швырнул ботинком в дверь. После этого начал медленно одеваться.
Читать дальше