Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

На заднем сиденье двое, по виду крестьяне, оба ему незнакомы. Крестьян из этих мест он вообще не знает. Но вот впереди…

Ему стало жарко. До чего же повезло с этой запиской, какое счастье, что он сразу устремился сюда. Ну кто бы подумал о Бандекове! А то, что в Бандекове явно нечисто, теперь уж сомнений нет.

Того, кто за рулем, он хорошо знает. Это Падберг, главный редактор газеты «Бауэрншафт», которая здорово умеет ругаться и не дает спуску красным. (Только ее никто не читает.)

Парня, что рядом с Падбергом, он сразу опознал, хотя тот и отвернулся. Это был Тиль. Да, тот самый Тиль, которого вот уже второй месяц ищут, всю провинцию перевернули. Погонщик волов из финансового управления Альтхольма, исчезнувший пять недель назад и возникший сегодня в обществе крестьян и «Бауэрншафт».

«Машина из Штольпе, — регистрирует Пардуцке. — Номерной знак нам известен. Автомобильчик, наверно, Падберга, собственный… Так, стало быть, они купили парня. Вот уж чего не ожидал! Сперва поиздевались, поджарили на соломке, бросили в канаву, а теперь он ихний, со всеми потрохами… Н-да, до войны такого не бывало».

Он бредет по дороге, размышляя, как подступиться к делу.

«Вероятно, они меня узнали. Падберг — старый газетный волк, он-то знает, как выглядят сыщики. Через полчаса, пока доберусь до графского двора, парень, понятно, смоется. Но след его теперь уже не простынет, нет».

Увязая в песке, Пардуцке наконец подходит к воротам хутора, на которых прибита вывеска: «Здесь живет граф Бандеков. Ничего не покупает. Ничего не продает. Никого не принимает».

«Прелестно! — Сыщик одобрительно качает головой. — Не хватает только хора милых собачек…»

А вот и они. Рычащая, лающая свора беснуется за решетчатой оградой, готовая растерзать непрошеного гостя.

«Здесь не пройдешь, — думает Пардуцке. — Седоки „опеля“, конечно, об этом позаботились. Попробуем-ка с другой стороны».

И он перебирается через канаву.

Бандековский хутор — всего-навсего отводная усадебка. Хозяин хутора граф Эрнст Бандеков не очень благоволил к своему старшему брату Бодо, владельцу родового имения; на то были кое-какие причины, и не в последнюю очередь — материальные. Жил он на хуторе отшельником, держал сторону крестьян, да и себя считал крестьянином.

Едва ли больше обычного крестьянского дома был и жилой дом графа, где собрались сейчас четверо седоков «опеля», стройный Хеннинг и сам граф, старый холостяк с седоватой окладистой бородой.

Гости только что приехали. Машина стоит во дворе около навозной ямы, собаки с цепей спущены. Хозяин, отослав экономку и двух служанок в сад, позаботился о водке и мозельском.

— Теперь никто не подслушает, — сказал он. — Ну-с, выкладывайте, Падберг.

— Начну с конца: Хеннинг, тебе надо сматываться. На подходе уголовка.

— Брось! Откуда ей тут взяться?

— В трех километрах от хутора нас обнюхал один пес. Мне очень хотелось задавить его.

— Наверно, какой-нибудь скототорговец. Они здорово смахивают на сыскарей.

— Нет, это был настоящий! — подал голос Тиль. — Пардуцке из Альтхольма.

— Ай-ай-ай! — воскликнул в притворном ужасе Хеннинг. — Дайте же мальчику коньяку, у него нос побелел!

— Можете поступать как вам угодно, — упрямо заявил Тиль. — Я смываюсь.

— Да зачем? Неужели вы полагаете, что бандековские овчарки пропустят человека живым и невредимым?

— А если он их пристрелит?

— Тогда я пристрелю его, — ответил граф. — Но все это чепуха. Падберг, каким образом он вышел на меня?

— Ага! Каким образом он вышел на Бандеков? В этом-то и вопрос. Итак, пункт второй. Прихожу утром в редакцию, вижу: мой письменный стол открыт. А я его запирал. Проверяю, все ли на месте. Все. За исключением одного: вашей почтовой открытки, господин граф, в которой вы написали, чтобы мы приехали к вам сегодня.

Крестьянин Редер (Каролиненхорст): — Наверно, вы не заперли. А открытка где-нибудь лежит.

— Если я чему-нибудь и научился в жизни, так это присматривать за бумагами.

— Значит, ночью шарила полиция. Из-за бомбы у них переполох.

— Навряд ли. В таких делах они действуют официально, и замки портят, и все вверх дном переворачивают.

Хеннингу надоел затянувшийся разговор: — Ну, хватит, Падберг, выкладывай. У тебя наверняка своя догадка есть… Впрочем, выпьем. Прозит!

— Да, конечно, давайте выпьем. Прозит!

Вынув из кармана какое-то письмо, Падберг пустил его по кругу.

— Прошу взглянуть. Текст к делу не относится. Писал какой-нибудь голодный журналист. Вникните хорошенько… Что-нибудь заметили?