Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Так оно и есть. Раймерс давал имена не только мебели, но и своим костюмам, телегам, всякой утвари.

— Идиотская прихоть! И когда эта деревенщина ума наберется!

— Все ворчите. А ведь вам интересно, что я рассказываю, иначе не слушали бы.

— Интересно? А что мне остается: пришли, уселись за мой стол и не думаете уходить!

— Да… представляете, как они взбесились? Двое, отняв у Раймерса ружье, принимаются собирать затворы, которые он перед этим разложил на столе и смазал. А трое лезут на чердак вместе с хозяином. И пока он роется в своем секретере, не отходят от него ни на шаг. Переворошив ящик за ящиком, Раймерс вдруг вспомнил, что разрешение на оружие все-таки не здесь, а в письменном столе.

Тогда ему заявляют, что разрешение больше их не интересует, поскольку оружие так или иначе конфисковано. Ну и порядочки, а? Прямое нарушение прав человека!

— Не фиглярничайте! — морщится Штуфф.

— Но ведь так говорят. Во всяком случае — это нарушение законности… Потом начинается допрос. Перво-наперво они хотят знать, кто подвез фуру с соломой. Раймерс отвечает:

«Об этом надо бы спросить Отше».

Они, видать, чувствуют опять подвох, не выясняют, кто такой Отше, а велят рассказать то, что знает он сам. Раймерс возражает:

«Нет, сперва вы расскажите, что знаете, а потом уже я скажу, что верно, а что нет».

Это им, понятно, не нравится, и они говорят ему, что он арестован и должен следовать за ними, на что он отвечает:

«Сейчас не могу. Я еще должен составить налоговую декларацию. Да и общинную кассу передать надобно».

Они злятся все больше и больше. В деревне уже черно от народа, машин понаехало, фотографы снимают тут и там. А Раймерс уселся в кресло и ни с места. Они предлагают, чтобы кассу он передал им. Он отказывается. Говорит, что и так много денег пропало. Мол, разве они не слыхали о растратах в рейхсвере и полиции, о спекуляции боеприпасами и прочей пакости?

— Ну и?..

— Понимаете, такое надо себе представить. Я, например, представляю. Хотя сам там не был, но ясно вижу всю картину: шупо у дверей и вдоль стены, в руках резиновые дубинки, кобуры расстегнуты. Тут же сыщики, господин полковник Зенкпиль, и все кипят от злобы. Будь он один, клянусь вам, они бы ему все кости переломали. Но на улице сотни крестьян…

— Десятков пять.

— Сотни, несколько сот! И ни одной женщины, только мужики. Женщин из дому не выпустили. Все стоят молча, ни звука. И десятка три полицейских, оцепивших двор. А в их кольце, за стеной, один-единственный человек вот уже битый час дурачит их, и они бессильны против него.

— Фантазируете вы неплохо. Но полицию и криминалистов этим не удивишь, там и не такое видали.

— Да они кипели от ярости. Полковник аж почернел:

«Следуйте за нами!»

«Позовите моего заместителя, чтобы я мог передать кассу!»

«Вам что сказано? Если сейчас же не встанете, мы уведем вас силой».

Двое подошли к нему с боков, один встал за спиной.

— И он пошел?

— Пошел… с козыря, что называется: говорит, что готов следовать за ними, но сперва хотел бы взглянуть на приказ об аресте. Вот тут-то они и сели в лужу: сыщики понадеялись на полковника, полковник на сыщиков, а ордера — ни у кого.

И началась у них свара. Полицейские — парни все молодые, аж побелели от злости, а Раймерс, развалившись в кресле, хохочет навзрыд, дрыгает ногами, хлопает в ладоши и кричит: «Так его, так!», стравливая их, словно петухов.

— Ну и как? Забрали?

— Они утихомирились, когда полковник сказал, что дело не в бумажке, приказ об аресте имеет законную силу, и он должен следовать за ними.

Раймерс отвечает: ему-де тоже известно, что́ на земле германской законно, и он имеет право требовать предъявления ордера. А раз уж господа военные оплошали, то пусть действуют, как заведено на гражданке, и вертаются назад. Что поделаешь: дурная голова ногам покоя не дает.

Тут уж полковник разбушевался: «Встать! Следуйте за нами!»

«Без ордера на арест не пойду».

Приказ повторили дважды, трижды, но Раймерс не встал. Тогда они схватили его и подняли на ноги.

А он как заорет! Уж на что я вдалеке стоял, и то меня передернуло от его крика… Как заорет: «Беззаконие творят на земле германской! Беззаконие!» Его мигом скрутили, надели наручники и за цепь повели к машине.

Раймерс, не сопротивляясь, шел вслед за ними сквозь толпу крестьян. Никто из них не произнес ни слова, но все срывали шапки перед ним. И вот его увезли.

— Ну, а вы? Что было потом?

— Я? Приехал сюда, обо всем рассказал вам и, кажется, не заслужил за это благодарности.