Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Великий берлинский адвокат еще не остыл от пыла, с которым произносил защитительную речь: — Вам действительно понравилось мое выступление, господин Штуфф? Очень понравилось, в самом деле?

— Бесподобно, господин советник! Просто блестяще! И как это вы доказали, что полиция, даже несмотря на возмущение публики, не имела права конфисковать знамя, а была обязана взять под защиту знаменосца… слов нет…

— Да, — говорит довольный собой адвокат, — бедняга прокурор: лучше ему не тягаться со мной по части решений имперского и административного судов, тут ему придется меньше спать. Немного найдется в Германии людей, так понаторевших в подобных вопросах, как я.

— Но какая же невероятная память нужна для этого, — восхищается Штуфф.

— Господи, конечно. Но прежде всего — трудолюбие, да… А как я им насчет незачехленной косы выдал? Разумеется, никому и в голову не пришло, что Хеннинг кровельными ножницами отрезал острие. Так что коса перестала быть косой!

— Ах, господин советник, вы же видели все иначе, не так, как я, но лицо прокурора…

— Бедняга! Что ж, ему здесь приходится иметь дело с провинциальными адвокатами, особенно он себя не утруждает…

— Одно плохо, господин советник: если приговор огласят сегодня, вся ваша прекрасная речь — коту под хвост.

— Каким образом? Почему вы так думаете, господин Штуфф?

— Потому, что здешние газеты тогда напечатают только приговор, а не речь защитника!

— Пожалуй, вы правы. Надо что-то сделать, чтобы приговор сегодня не состоялся.

— Может, вы заболеете?

— Нет, это неприлично, — возражает адвокат. — Хеннинг, мой мальчик, послушай-ка…

Он вынужден дважды окликнуть, прежде чем Хеннинг оторвался от своей дамы.

— Хеннинг, не смогли бы вы к вечеру изобразить нервное расстройство? — спрашивает Штуфф. — Понимаете, такое, чтобы его удостоверил врач, а я бы расписал в газете?

— К вечеру, сегодня? До приговора? Не-е: спасибо. Мы же вечером собирались хорошенько промочить горло. Кто знает, что будет завтра.

— Можешь напиться у себя в номере.

— Исключено! Говорю вам: исключено! Сегодня я еще покажусь народу, чтобы не думали, будто я сдрейфил.

Возле них внезапно появилась чья-то тень: — Извините, господа, моя фамилия Манцов, я член муниципалитета от демократов, председатель депутатского совета. Господин Штуфф знает меня.

— Знаю. Еще бы не знать.

— Господа, я застал вас на улице, но… мне хотелось бы еще до приговора… Дело вот в чем: однажды я уже попытался вступить с «Крестьянством» в переговоры по поводу бойкота. Но тогда оно не соизволило беседовать и сыграло с нами злую шутку.

И вот я пришел снова. До приговора , чтобы вы видели, что мы честно стремимся к примирению. Господа, давайте встретимся вечерком где-нибудь, посидим, потолкуем?!

— Угу, воля к примирению, — ворчит Хеннинг. — Да вы испугались, что после блестящей речи советника юстиции нас оправдают. И городу придется тогда раскошеливаться, раскошеливаться, раскошеливаться!

— Извините, господин советник, что я вас еще не поздравил. В жизни не слышал ничего подобного… Мне тоже доводится выступать с речами, даже весьма часто, я здесь нечто вроде лидера… — Он смущенно усмехается: — Меж слепых и одноглазый — король. Но ваша речь, о, господин советник…

От восторга Манцов не находит слов.

— Минутку, господа, — говорит адвокат, — а почему бы нам, собственно, не послушать предложения господина Манцова? Это никому не повредит.

— Нет, нет. Ни в коем случае, — возражает Хеннинг.

— Итак, господин Манцов, — игнорируя его, заявляет адвокат, — ждем вас в «Арконе» примерно через час. Мы, пожалуй, расположимся в отдельном кабинете. Не знаю, правда, найдется ли там чего-нибудь…

Рассыпаясь в благодарностях, Манцов исчезает.

— Правильно ли это? — сомневается Штуфф. — Как только он увидит, что ему идут навстречу, сразу обнаглеет.

— Ни за что не сяду за один стол с этим деятелем, — упрямо заявляет Хеннинг.

— Тогда это сделаю я, — хладнокровно говорит адвокат. — Что вы, собственно, думаете? Мне же полагается гонорар, в конце концов. И пусть его выплатят альхольмцы. Это куда лучше, чем собирать его с крестьян.

— Ну, если с этой точки зрения, — уступает Штуфф.

— Я сейчас же позвоню в суд и попрошу, чтобы сегодня приговор не объявляли. У меня совещание. В конце концов им тоже хочется отдохнуть. Не то процедура оглашения до полуночи затянется.

Одиннадцать часов утра. В гимнастическом зале сумрачно от дождливого октябрьского дня.