Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Извините, господин коллега! — говорит он, появившись снова из-под платка. — Понимаете, нервы, желчь. Я больной человек. Заботы…

— Заботы предоставьте мне. У меня спина шире.

— Да. Да. Вы здоровы. Завидую… Так полагаете, ответ министра придет завтра?

— Непременно.

— Ах, какое недовольство это вызовет в Штольпе! Мы могли бы предоставить господину Фрерксену административную работу. Назначить начальником канцелярии.

— Он вполне годен как полицейский.

— Но общественное недовольство… Надо приносить жертвы.

— На сей раз нет. Я дам в прессу короткую заметку о его назначении.

— А без этого нельзя? Все и так поймут, когда увидят его в форме.

— О его смещении было в прессе, значит, надо и о назначении.

— Но не раньше, чем придет бумага от министра.

— Ну хорошо, скажу газетчикам, чтобы не печатали до послезавтра.

— Я предпочел бы сам передать эту заметку прессе, когда придет бумага.

— Но сразу же, как только придет, господин коллега, — соглашается Гарайс.

— Разумеется. Сразу, как придет.

— Послушайте, Пикбуш, — обращается бургомистр к секретарю. — У вас нет кузена или что-нибудь в этом роде, кто каждый вечер ездит в Штольпе?

— Есть. Токарь Маакс.

— Попросите его захватить вечерком три письма и бросить в Штольпе.

— Хорошо.

— Помните, вы печатали заметку для газет, по поводу Фрерксена?

— Да, конечно.

— Нидердалю она поперек горла встала, хочет сам отдать ее в прессу. Может, чего доброго, и не дождаться до моего отъезда.

— Еще бы.

— Вот что: отпечатайте-ка эту заметку в трех экземплярах, не на бланках. Текст слегка измените, ну, скажем: как нам стало известно из хорошо осведомленных кругов, и так далее. В трех нейтральных конвертах, без грифа, — трем нашим газетам. Без указания отправителя.

— Ясно. Будет сделано. — Пауза. — А за чей счет? Ведь это не служебное.

— Раз не за ваш, значит за мой. Сколько?

— Сорок пять пфеннигов.

— Держите… После следующих выборов я непременно добьюсь, чтобы мне утвердили черный фонд. Все больше и больше убеждаюсь, что он действительно нужен министрам, да и не только им.

На следующее утро обер-бургомистр Нидердаль первым делом звонит губернатору.

— Да, подтверждение министерства сегодня действительно поступило.

— У нас еще ничего нет. Я считаю это… Да, господин Нидердаль, вот каковы наши друзья, вот как ныне заботятся об авторитете властей.

— Господин губернатор, видели бы, как лоснился Гарайс от удовольствия.

— Ну, в конечном счете решение господина министра ничего не значит, судебный приговор на процессе — вот что решает.

— Но если приговор будет против полиции, то, следовательно, он будет за крестьян!

— Разумеется. Но он может быть одновременно против крестьян и против полиции…

— Конечно, конечно… Ну, какой-нибудь выход найдется… А как быть с заметкой для прессы?

— Какой заметкой? Ах, насчет Фрерксена? Разумеется, в мусорную корзинку. Не станем же мы еще и оповещать всех об этом!

— И все же обращаю ваше внимание, господин губернатор, на то, что другая сторона, возможно, позаботилась заранее…

— Позаботилась о чем?

— Информировать прессу неофициально.

— Так позвоните в эти газетки. Думаю, что они уж сделают вам эту любезность.

— Да. Конечно. Вне всяких сомнений.

— Говорят из секретариата обер-бургомистра Нидердаля. Господин обер-бургомистр просит к телефону господина редактора Штуффа…

— Сам? Минутку, соединяю.

— Да, мой дорогой господин Штуфф. Доброе утро. Вы, как опытный журналист, наверное, уже проведали, что наш поверженный старший инспектор с сего дня снова разгуливает в мундире… Не правда ли? Так я и думал… Правильно, по решению господина министра, но решение это еще не окончательное, последнее слово скажет суд в октябре… Нет, вне сомнения… Определенная сторона, — думаю, что мне вам не нужно объяснять, какая именно, — естественно, заинтересована в том, чтобы преувеличить вес распоряжений министра… Нет, мы, да и вы прежде всего, не заинтересованы в этом… Да, пора уже водворить спокойствие… Значит, я полагаюсь на вас, вы не напечатаете. Ваш коллега из «Нахрихтен» уже дал на это согласие. Весьма вам признателен. Всего хорошего, господин Штуфф!

Штуфф еще несколько секунд прислушивается, не опуская трубки. Затем кладет ее на рычаг и удовлетворенно улыбается.