Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

А между строениями по остаткам сада пролегли всевозможные тропки, закоулки и лесенки. Переделали внутри и главное здание — одни стены снесли, другие возвели, — так что получилась не то лисья, не то кротовая нора с лабиринтом ходов и переходов.

Тиль уже изучил их. Этими августовскими вечерами, как только стемнеет, он пускается в обход, не пользуясь ни карманным фонариком, ни спичкой. При нем только резиновая дубинка, единственное оружие, которое ему разрешил применять Падберг.

Он был убежден, что все это фантазии Падберга, что никого тут не бывает. Ведь он много раз бродил по всем зданиям, не присаживаясь, до полного изнеможения, но не встретил ни души. Однако в последнюю ночь в кабинете редактора горел свет, и это Падберг видел, не вообразил, а в самом деле видел, это было написано на его лице.

Значит, все-таки здесь он, Тиль, не один, кто-то еще бродит с ним рядом, и этот «кто-то» хитрее его, иначе бы давно попался.

Тиль размышляет. Времени для этого ему хватает. Он припоминает, что Падберг вначале рассказывал, как раза два видел с улицы «шпиона» за работой и как тот успевал скрыться, едва Падберг входил в здание.

А может, у «шпиона» кто-нибудь стоит на стрёме?..

Но Тиль тут же отбрасывает эту мысль. Слишком много входов и выходов в старом здании. Даже если на стрёме поставить десяток человек, найдется еще один ход, чтобы захватить «шпиона» врасплох.

Или, может, есть сигнализация — звонок, лампочка, которые предупреждают злоумышленника? Ведь в доме полно всяких проводок.

Неужели ничего другого не остается, как самому спрятаться в кабинете и просидеть всю ночь под письменным столом?

Но Падберг уже пробовал это.

И Тиль снова и снова бродит по мрачным коридорам, лестницам, кабинетам, куда бросают свет уличные фонари, заходит в наборный цех, где на потолочных окнах лежит отблеск совсем не темного августовского неба, заглядывает в сад, который его глазам кажется почти светлым.

И когда он в очередной раз собрался подняться с первого этажа на второй, — из экспедиции в редакционные кабинеты, — тут-то оно и приключилось: в доме, в этом вымершем кротовом лабиринте, как только Тиль открыл дверь на лестницу, где-то далеко тихо зазвенел звонок.

На секунду Тиль оцепенел. Затем бросился вверх по лестнице, распахнул дверь в кабинет.

Рука с дубинкой замахивается для удара… Но комната пуста. На стене широкие полосы света от уличных фонарей. Привыкшим к темноте глазам Тиля в комнате светло, как днем. И ни души.

Но дверь, дверь в противоположной стене качается! Легонько еще качается, в обе стороны!

Значит, только что здесь кто-то был. Он.

Тиль подходит к письменному столу.

Ящик выдвинут. Он пуст.

Все его содержимое вывалено на стол и, судя по двум кучкам, наполовину просмотрено.

Тиль убирает бумаги в ящик.

— Сегодня ночью он не придет.

— Придет в другой раз, — утешает его Падберг.

— Конечно. Пусть в сотый раз, но я его поймаю.

Падберг доволен.

— А где находится звонок?

— Придумано гениально! Уж я все обшарил. И знаете, куда его сунули? В печную трубу, через вьюшку. Чистая случайность, что я его услышал!

— Но вы его оставили на месте, надеюсь? — обеспокоенно спрашивает Падберг.

— Что вы, конечно! Пусть себе названивает, меня теперь не проведешь. Я его только отключил. Там есть выключатель, чтобы «вырубать» звонок на дневное время.

— Хорошо! — говорит Падберг. — Ни пуха ни пера!

— К черту! — отвечает Тиль.

Раскаленный чердак кажется ему сейчас не таким уж страшным.

Хотя Тредуп возвращался сегодня домой тоже поздно, однако шел он не из трактира и не от девицы.

После работы он отправился в ратушу, зная, что бургомистр часто засиживается допоздна в своем кабинете, — как утверждали, просто потому, что ему лень идти домой.

Но бургомистра там не оказалось, он уехал, поручив секретарю Пикбушу принять письмо. Тредуп не ожидал этого. Он попросил у секретаря конверт и, получив оный — с оттиском «Город Альтхольм», — надписал на нем: «Господину бургомистру Гарайсу лично » и заклеил.

Уходя, он обернулся и увидел, как секретарь вскрывает конверт.

После охотничьей горячки наступила усталость, радостная надежда на тепленькое местечко сменилась унынием. Как просто было днем, когда он бил жену по лицу, когда, охваченный азартом и чувствуя себя тайным посланцем бургомистра, охотился за ключом от сейфа. Но вот сейчас, когда от тебя небрежно отделались в приемной, когда надо возвращаться домой, нанесенные женщине удары предстают в истинном свете: это подлость, расплаты за которую он боится.