Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— От забот, — ворчит Манцов. — С тех пор, как твой Фрерксен заварил кашу, в делах полный застой.

— Застой бывает каждое лето, — равнодушно говорит Гарайс. — Только на этот раз вам повезло, что нашелся козел отпущения… Нет, правда, Франц, зря ты столько пьешь. Тебе это не впрок.

— Меня алкоголь не берет.

— Если бы ты был худым, возможно! Но нас, полных людей, алкоголь всегда бьет по сердцу. Я испытываю ужас перед каждой бутылкой, которую собираюсь выпить.

— А я только перед той, которую еще не попробовал.

— Нет, Франц, ты в самом деле выглядишь плохо. Вредно тебе пить. Надо бросать, тем более сейчас.

— Это еще почему?

— Через полгода выборы. А «Красный камбуз» не очень-то приличное заведение.

Манцов секунд пять таращится на Гарайса.

— Что за чертовщина… Кто ж это опять постарался? Стоит лишь заглянуть на огонек, а шеф полиции уже знает… Слушай, бургомистр, ты бы хоть девок не использовал вместо шпиков!

— Скверно получается, Франц, слишком скверно. У людей чешутся языки. А потом, кого ты взял в компанию? Какого-то шофера и еще какого-то молокососа! Склока неизбежна!

На мгновение Манцов стушевывается: — Увы, это не пришло мне в голову. Я был разъярен. Все сорвалось. Но… — Он снова переходит в наступление. — Но твой-то авторитет еще больше нуждается в подпорках. Вспомни хотя бы Штеттин.

Гарайс невозмутим: — Штеттин есть Штеттин, а Альтхольм есть Альтхольм. И что же такое привело тебя в ярость?

— Коммерческие дела, что ж еще! Думаешь, коробейникам удается продать хоть одну пару шнурков?

— И ты празднуешь это с каким-то шофером, медицинским советником и ревизором бухгалтерии? Неужто крестьяне так грубо вас отшили?

В этот раз у Манцова отнялся язык минуты на полторы.

— Но это ты узнал не от девок! — выпаливает он наконец.

Гарайс чуточку наслаждается. Гарайс пускает чуть-чуть пыли в глаза.

— Я все знаю, Франц. Вот здесь, — он постукивает пальцем по столу, — сходятся все нити. Вам виден только один краешек, а у меня полный обзор.

— Кто же опять проболтался? — ломает себе голову Манцов.

— Кстати, — равнодушно говорит Гарайс, — как ты думаешь, какой тираж у «Хроники»?

— У «Хроники»? Могу тебе точно сказать, я же помещаю там объявления. Семь тысяч. — Недоверчиво: — А зачем это тебе вдруг понадобилось?

— Просто так. Пришло на ум.

— Штуфф что-нибудь рассказал? Но Штуфф не может знать. Гм… Штуфф — Линау! Этот чертов советник не хотел давать честного слова…

— Не все ли тебе равно, откуда я знаю. Главное, что знаю: примирение лопнуло.

— Ерунда! Если Штуфф напечатает последнее слово крестьян, мне конец, я стану посмешищем.

— Уже стал! Так позволить себя одурачить.

— Потому я и разъярен. Я думал: ну что эти крестьяне нам такого сделают? А они гоняли нас пять часов по полям и лесам, пока мы не высадились у нашего скотного павильона.

Гарайс громко хохочет.

— Бургомистр, а ведь этого ты не мог знать!

— Конечно, знал. Я хочу только, чтобы ты представил, как возрадуются твои сограждане, прочитав это.

— Ну-ну, не задавайся! Там есть пункты, которые они одобрят единогласно. Например, об увольнении Гарайса и Фрерксена.

— Возможно. А кое-что дружно отвергнут. Что дашь, если я позабочусь, чтобы ни одна альтхольмская газета не пикнула об этом?

— Все пойдем за тобой. Примем твои предложения.

— О боже, — вздыхает бургомистр. — Какая ценная награда! А что вам еще остается? Одно не вышло, значит, надо браться за другое.

— А всего ты все же не знаешь, — многозначительно говорит Манцов.

— Чего же?

— Не знаешь о телеграммах и о депутации, которая отправится завтра утром, тоже не знаешь.

— Подумаешь, какая важность! Ну и что там? Опять мириться хотите?

— Не задавайся, бургомистр! Значит, если я тебе обо всем расскажу, если нарушу данный мною строжайший обет молчания, ты позаботишься, чтобы газеты прикусили язык?

— За альтхольмские ручаюсь. С другими — увы — бессилен.

— Хорошо. Значит, решено?.. Так вот: когда наши сегодня утром узнали, что с примирением ничего не вышло и бойкот продолжается, все запаниковали. Дабы их успокоить, всевозможные организации завалили губернатора Тембориуса телеграммами: мол, просим содействия, ускорить расследование, наказать виновных. А завтра к Тембориусу отправится депутация и распишет ему, до чего этот бойкот скверный, ибо ты же повсюду рассказываешь, что он абсолютно неэффективен.

— Так. И ты, конечно, едешь с ними?