Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

А потом, пунцовый и потный, крякая, пил можжевеловое вино и хлебал редьку с ледяным квасом, то и дело обтираясь кончиком петухами расшитого рушника. Хотел послать за Куземкой — праздник все-таки, одному гулять и грешно, и скучно, — да едва заикнулся, как Феклуша, пригорюнясь, сказала:

— В Ачинский город послан. На Чалке уехал.

— На каком Чалке?

— На нашем. Атаман ему, Родионко Кольцов, так приказал.

— А кто он мне есть, атаман? Я сам в детях боярских значусь! — загордился Степанко. — Мало что работника от двора оторвали, да еще и коня с ним.

— Коня-то и жалко, Степанушко.

— Ведаю, кого тебе жальчее. Чего уж там!

Может, и дольше ворчал бы хозяин, но в окно заскреблись, забарабанили шумливые казачата, колядовавшие по городу. Просиявшая Феклуша со смехом впустила их во двор и тут же цепочкой провела всю ватажку в избу. Казачата были как на подбор — годков по десяти, в сползших на глаза отцовских шапках, в обтрепанных по подолу полушубках. Один из них, чуть побойчее, подставил хозяйке холщовый мешок, наполовину заполненный вкусными подарками, и орава заскоморошничала, запела тонкими, заливистыми голосами:

— Эк вы, разбойнички! — задорно подмигнул им вмиг повеселевший Степанко. — Ты, Феклуша, дай парнишкам мягкого хлебца-ярушничка да калины.

Хлебосольная, любившая детей Феклуша забегала по избе, захлопотала. Она щедро угостила казачат пахучими грибными пирожками. Но сладкой калины она в тот день не парила, а за смородиной нужно было лезть в подполье. Тогда Феклуша порылась в шкафчике и достала ребятам изрядный кусок сахара. Глазенки у казачат округлились и засверкали от этого недоступного им лакомства.

Проводив довольных угощением парнишек, Феклуша принесла из сеней сельницу и принялась сеять муку, заводить тесто на завтра. Степанко подкрался сзади и ухватил ее за крутые бедра:

— Сходи-ко, женка, к Родиону Кольцову, пусть поторопится прийти, дело к нему есть неотложное.

— А то бы завтра уж? — выскользнула из мужевых объятий Феклуша.

— Как бы не поздно было.

Степанко вспомнил разговор с Ивашкой в Мунгатовом улусе. Киргиз — уж и дикий он — закипятился тогда, рассвирепел, и нет на него никакой надежды, что не вылепит прямо в лицо воеводе про ту пищаль Родионову. Надо, чтоб Родион сам перетолковал с Ивашкой.

Долго поджидал Степанко свою женку, полкувшина вина выпил. И когда она вошла в горницу сказать ему, что Родиона дома нет, что его и не сыщешь на праздник, говорить-то уже было некому: Степанко похрапывал на лавке у оловянного ковша с квасом.

— Горюшко ты мое горькое, — всплакнула над ним Феклуша. И был ей и дорог этот старый и слабый человек, и все-таки не люб. Он всегда понимал ее, не бил смертно, как другие мужики бьют своих женок, заботился о ней. Да разве женке одна забота нужна — ей более всего тайной ласки мужской надобно, иначе не женка она, а корова, что только раз в году к быку просится. И Феклуша, не жалеючи, разом отдала бы все свое богатство, всю доброту мужеву за бессонные ночи в курной избе или в шалаше, да с Куземкой.

А Куземко чужой ей стал. То ли уж не по нраву пришлась она ему тугим да белым телом своим — где еще сыщет он такое дородство! — или нашел себе другую. Феклуша не пожалела бы ни ее, ни себя. Пусть потом делают с ней, что хотят, но соперницу она не пощадит. Уж если и не Феклушин Куземко, то тогда и ничей.

Назавтра весь день Степанко не поднимался с постели. Стонал, охал, закатывая отекшие глаза, пятернею за сердце хватался. Феклуша услужливо подносила ему забористого рассола, подносила водку. Степанко белыми, как холст, губами нашептывал:

— Ввек к вину не притронусь. Гори оно синим огнем!..

Но к ночи понемногу — чарка за чаркой — опять набрался и снова турнул Феклушу за Родионом. Занозой засевшая в его мозгу мысль об атамановой великой вине не давала Степанке покоя. Не очень любил он Родиона, даже напротив — не одобрял его буйства, многих дерзких шалостей и рискованных поступков, однако зла ему не желал, особенно такого, как жестокая кара за измену государю.

И на сей раз Родиона не было дома, и вообще он уже которую ночь отирается черт-те где, не приходит в семью. Наказав Родионовой молчаливой и смирноглазой, не раз битой жене, что если муж у нее вдруг сыщется ненароком, то пусть непременно завернет к Степанке Коловскому, Феклуша дала себе слово не бегать более за ним.