Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

— Могут ли они завещать Полли картины Монтдоров? Или их тоже придется передать наследнику? — спросила тетя Эмили.

— В Хэмптоне висят замечательные картины, — вмешалась я. — В одной только моей спальне был Караваджо и Рафаэль.

Они оба рассмеялись надо мной.

— О, мое дорогое дитя, картины в спальнях… В Лондоне они хранят всемирно известную коллекцию, и я считаю, что она вполне может перейти к Полли. Молодой наследник из Новой Шотландии получит только Хэмптон, который сам по себе является пещерой Аладдина, его мебель, серебро, библиотека бесценны. Малыш говорит, они собираются пригласить его к себе, чтобы приобщить к цивилизации. Они боятся, что здесь он будет выглядеть просто вопиюще.

— Я забыла, сколько ему лет, — спросила тетя Эмили.

Я ответила:

— Он лет на шесть старше меня. Значит, сейчас ему двадцать четыре. Его зовут Седрик, как лорда Фаунтлероя. Мы с Линдой воспользовались случаем, чтобы разузнать о нем, когда были маленькими. Хотели понять, стоит ли выходить за него замуж.

— Да, очень на вас похоже, — сказала тетя. — Но я склоняюсь к мысли, что его брак с Полли решил бы все проблемы.

— Ты слишком многого от них ожидаешь, — ответил Дэви. — Тьфу ты, заболтался с Фанни и забыл принять мою трехчасовую пилюлю.

— Прими ее сейчас, а затем идите гулять, вы оба.

С этого времени я часто виделась с Полли. На время охотничьего сезона я отправилась в Алконли, как делала это каждый год, а оттуда я часто на день или два выезжала в Хэмптон. Там больше не собирали многочисленного общества, но гости ехали непрерывным потоком, так что Монтдорам и Полли никогда не удавалось сесть за стол в обществе друг друга. Малыш Дугдейл почти каждый день приезжал из своего дома в Силкине, который находился всего в десяти милях от Хэмптона. Он уезжал, чтобы переодеться к ужину, и возвращался снова провести вечер с Монтдорами, потому что леди Патриция не очень хорошо себя чувствовала и ложилась рано.

Я никогда не могла воспринимать Малыша Дугдейла, как реального человека, может быть, из-за того, что он постоянно представал в новой роли. Малыша Дон Жуана сменял Малыш Старый Итонец, сквайр из Силкина, а затем Малыш Свободный Гений. Ни в одной из этих ролей он не был достаточно убедителен. Дон Жуан покорял только молоденьких неискушенных женщин, за исключением леди Монтдор, но она независимо от степени их прошлой близости воспринимала его скорее, как компаньона или секретаря, но не как любовника. Сквайр играл в крикет с деревенскими мальчиками и читал лекции деревенским дамам, но никогда не выглядел настоящим сквайром, несмотря на все усилия. Свободным Гением он воображал себя, когда прикасался пером к бумаге или кистью к холсту. Они с леди Монтдор были очень заняты тем, что называли «нашим искусством», десятками производя пейзажи, портреты и натюрморты. Летом они работали на улице, а на зиму установили печь в большой спальне в северном крыле и использовали ее как студию. Они были такими восторженными почитателями друг друга, что мнение внешнего мира не имело для них ни малейшего значения. Их картины в дорогих рамах в изобилии украшали комнаты и коридоры обоих домов. К вечеру леди Монтдор была готова немного расслабиться.

— Мне нравится трудиться весь день, — говорила она, — а вечером я согласна побыть в обществе и, может быть, сыграть в карты.

К ужину всегда приезжали гости, возможно, один или два профессора из Оксфорда, с которыми лорд Монтдор мог поговорить о Ливии, Плотине и семье Клавдиев, лорд Мерлин, любимец леди Монтдор, который цитировал ее к месту и нет, и наиболее важные соседи из графства, строго по очереди. Здесь редко собиралось меньше десяти человек, в этом Хэмптон разительно отличался от Алконли.

Теперь я научилась получать удовольствие от визитов в Хэмптон. Леди Монтдор все меньше пугала меня и очаровывала все больше; лорд Монтдор оставался неизменно приятным и бесцветным; Малыш продолжал шарить по мне руками, а Полли стала лучшей подругой, почти как Линда. В один прекрасный день тетя Сэди поручила мне пригласить Полли в Алконли, что я с удовольствием и сделала. Это было не лучшим временем для посещений, потому что нервы у всех были расстроены из-за помолвки Линды, но Полли, казалось, совершенно не обратила внимания на напряженную атмосферу в доме; и ее присутствие нисколько не удерживало дядю Мэтью давать волю своим чувствам, когда ему это требовалось. На самом деле, она даже призналась мне, когда мы возвращались в Хэмптон, что она завидовала детям Радлеттов, выросшим в такой тихой и ласковой атмосфере. Такое мог сказать только обладатель лучшей гостевой комнаты, находящейся вне зоны действия дядиного граммофона и избавленный от утренних концертов. Тем не менее, мне показались очень странными слова Полли, потому что кто, как не она, был с ранних лет окружен родительской любовью и заботой. Я еще только начинала понимать, как трудно складывались ее отношения с матерью.