Алла Калинина - По образу и подобию

— Ну так это проще простого, адрес можно узнать в справочном бюро.

— Вряд ли, — она засмеялась, — его фамилия Васильев. Да и вообще ни к чему это все. Ну найду его, а у него может быть семья, и что дальше?

— Что дальше — это тебе раньше надо было думать.

Она сказала жалобно:

— Мне бы только на работу устроиться!

— Обязательно в Москве?

— А где еще-то? Я потом дальше поеду, заработаю на дорогу и поеду.

— Что ж у вас, там, в Рязани, работы, что ли, нет?

— Почему в Рязани? Я из Тамбова.

— Нет, честное слово? Вот это интуиция! А зовут-то тебя как?

— Ксения.

— Ксения из Тамбова! Великолепно. — Я совсем размагнитился и потерял осторожность, меня несло, вот тут я и сделал, по-видимому, роковой шаг — я представился. Почему это показалось мне таким забавным — расшаркаться перед провинциальной простушкой? Уж лучше бы объявился Фазилем Искандером или Никитой Михалковым. Так нет же, назвал свою фамилию: — Перфильев Георгий Васильевич к вашим услугам. Не поднести ли чемодан, электричка подходит…

В вагоне я почти забыл о ней. Она сидела, я стоял в сторонке, смотрел в окно, представлял себе, какая сегодня будет Сонечка, и размышлял, что бы такого приготовить на ужин. Это должен быть изысканный праздничный ужин на двоих — цветы, свечи, бутылка шампанского — все, как в кино. Но что со всем этим едят — я не очень себе представлял. Сосиски или пельмени вряд ли подойдут, жареная колбаса тоже… Конечно, недурно бы бифштексы с кровью, но где их берут?

На перроне я еще раз раскланялся с Ксенией. Удалиться следовало благородно, чтобы не понести внутренних, моральных потерь. В сущности, это мне урок, влезать в чужую жизнь всегда опасно. Тебе доверились — и вот ты уже раб чужих проблем, собственной порядочности и чего там еще? Нет, это все не для меня.

— Так что, милая Ксения, желаю тебе успеха во всех твоих важных начинаниях и всего тебе самого доброго.

Я с чувством пожал ей руку, она улыбнулась жалко и, перегнувшись, потащила свой синий чемодан вдаль, в небытие, в безвестность. Я вышел на площадь. Какая благодать была кругом! Бурлила, кипела, толкалась пестрая вокзальная толпа, лаковые машины с трудом пробивались сквозь нее, корзины, чемоданы, загорелые лица, чудовищная очередь на такси — Москва!

Домой я добрался в пятом часу, стащил через голову взмокшую рубаху, смял ее комком и с размаху зашвырнул в комнату. Я не ожидал, что она так полетит, развернется на лету и сядет на углу дивана, как огромная голубая птица со сломанным крылом. К чему скрывать, я люблю добротные качественные солидные вещи, они улучшают мое настроение, впрочем, разве его надо было улучшать? С чего бы это в первый день отпуска?

Белое полотняное платье валялось на диване в обнимку с голубой рубашкой, а мы с Соней вели несколько одностороннюю беседу, в том смысле, что Сонечка говорила, а я рассеянно слушал, не вникая особенно в подробности, предмет разговора был не нов, и я предпочитал молча разглядывать ее, нежно проводить кончиком пальца по этому милому личику. Без очков я видел его расплывчато, смутно — маленький ротик с оттянутой пухлой верхней губкой и темные, словно обиженные, словно чего-то не понимающие глаза, и неожиданная улыбка с беглой ямочкой на одной щеке, и эти прелестные зубки, поставленные как-то не по порядку. Все в этом лице было несовершенно и очаровательно. Как же замечательно я все придумал!

— Это неразрешимо, неразрешимо, понимаешь, — говорила между тем Соня, — он прекрасный человек, я сама знаю, что поступаю ужасно, но что же делать, Юра, скажи, что мне делать?

Конечно, ей было абсолютно все равно, что я отвечу, никакого ответа она и не ждала, важен был сам звук, тон, и я сказал с нежной растяжкой и крайне серьезно:

— Не знаю…

А что еще можно было ответить на такой дурацкий вопрос? По-моему, раз уж изменяешь мужу, то хоть помалкивай. Я-то человек холостой, с меня и взятки гладки, а вот ее мужу я не завидовал, нет. Ведь я-то прекрасно знал: что бы там Сонечка ни говорила, она уже не остановится никогда, ей нравится все это — нравится грешить и нравится мучиться. Лично я-то был не против, меня это все вполне устраивало, лишь бы только ее не осенила безумная мысль построить новую семью. На это я бы все-таки не пошел. Потому что не уверен в ее надежности и потому что я, наверное, вовсе ее не люблю. Однако вопрос этот не такой-то и простой. Надо же когда-то и мне жениться. Тридцать два года уже, пора, пора! Все вокруг давным-давно женаты, только мы с Борисом остались, но он-то ведь моложе, да и он, похоже, на выходе. Нет, конечно же жениться мне пока совершенно не хочется, скажу даже, что с каждым годом это чувство становится все определеннее. Вот это меня и пугает, так и обдаст иногда оторопью, что же я — не такой, как все? Да и Марго намекает, что это странный инфантилизм, но я Марго не верю. Она-то рада, что я не женюсь, для нее это счастье, спасение. Что бы она делала, если бы я однажды привел в наше однокомнатное гнездышко молодую жену? И привести-то некуда, но не в этом, совсем не в этом дело. Мне не нужна жена, мне прекрасно и так. Марго ухаживает за мной, женщинам я нравлюсь и не испытываю ни малейшей тяги к продолжению рода. Я не вижу в браке ни смысла, ни вкуса, может быть, я действительно инфантилен? Нет, скорее — легкомыслен, как всегда. А ведь думать об этом придется, придется. Рога трубят! И все-таки не сегодня, не сейчас… Так я думал тогда, а сам осторожно накручивал на палец тонкую прядку душистых пышных Сониных волос и тихонько потянул их на себя. Она сразу поняла, замолчала, обернулась ко мне, ее сердитые глаза влажно расширились, и в это мгновение в дверь робко позвонили. Мы переглянулись в изумлении.