— Это ты что — серьезно?
— Конечно, серьезно. Для любви — время, а для брака — долгая, долгая жизнь, не с девушкой уже, не со вчерашней Лидой, сначала с молодой женщиной, потом с пожилой, потом и вовсе со старухой, может быть даже больной и уродливой, кто знает…
— Но как же ты можешь так?! Вот уж попала бедная Лилька на мученика идеи! А ты уверен, что она согласна на все это, на то, чтобы ты сознательно умерщвлял ее чувства? А может быть, тебе это только кажется, что она по здравом размышлении за тебя вышла? А по-моему, просто замуж хотела, вот и все, она сама мне говорила, а я все тянул и тянул и не делал ей предложения. А тут и ты подвернулся со своими дурацкими идеями, и хочешь теперь ее погубить?
Борис ухмыльнулся:
— Не бойся, не погублю. У нас и с любовью тоже все обстоит прекрасно, ты себя особенно не кори, кончилось твое время. И про любовь я тебе к тому говорил, что не в этом суть, можно и без любви построить прекрасную семью, а можно и с любовью все загубить. Брак — это главное дело, это нерушимый договор, и каждый в этом договоре берет на себя то, что ему предназначено природой, мужчина — защищать, не только физически, конечно, но и нравственно тоже, еще — обеспечивать едой и кровом, заботиться о жене и детях всегда, до гробовой доски, а по возможности — и после. Это, знаешь, тоже проблема. А то есть такие прожигатели жизни, после них хоть потоп. А женщина за это обязана рожать и воспитывать детей, вести дом, быть верной, кроткой, любящей. Да, обязана! И еще следить за собой, чтобы не потерять привлекательности для мужа, это тоже не последнее дело. Да мало ли что еще! И все это в первую очередь — долг, обязанность, а потом уже все остальное.
— Бредятина, Шопенгауэр! Да это же прошлый век все, не можешь ты это думать всерьез, ты же нормальный, современный парень! Да Лилька зарабатывает больше тебя, и за честь ее можешь не беспокоиться, как-нибудь сама она разберется, что ей надо делать, а что не надо. Хорошо бы, рога тебе поскорее наставила, чтобы ты ерунды не нес.
— Это с твоей, что ли, помощью? Ну давай, давай, попробуй, а я на тебя погляжу. Эх ты, Юрка! И вся-то жизнь у тебя такая, где бы кому бы рога наставить, а то, что на сегодняшний день не пригодится, — все побоку! Легкая жизнь. Не надоело еще? Ведь так, поди, скоро испортится в тебе что-нибудь, не дай бог, и дитя не народишь, пролетит жизнь — и нет тебя, не боишься? Когда же ты начнешь ясно слышать, что тебе говорят? Я ведь не шутил совсем, я тебе серьезное, важное говорил. А как еще удержать семью от разрушения, которое видишь вокруг? Да, я считаю, что ответственность — единственная надежда. А ты не только обсуждать, ты даже слушать не хочешь, думать не желаешь. Для тебя, наверное, как для них всех: полюбил — сошелся, разлюбил — разошелся, вот и вся недолга. А за вами, любвепоклонниками, — хвост несчастных женщин да брошенных детишек с искалеченной психикой, злых на весь свет. Ну так же тоже нельзя! Пусть мои правила и устарелые, и плохие, да все-таки правила. А у тебя вообще отсутствие платформы, пустота, это лучше, что ли? А по-моему, любой закон лучше беззакония. Разве я не прав?
— Закон без тебя давно был придуман, разве он помог? А ты ради глупой выдумки тащишь ее венчаться. Не стыдно тебе? На что ты надеешься?
— Да ни на что, при чем здесь надежда? И вовсе я себя не чувствую таким слабаком. Просто так живу.
— В загсе тоже слова говорят, а не очень-то это помогает.
— А разница все-таки есть. Там о службе, по писанному отбарабанено, а здесь — таинство. И венчать, между прочим, епископ приедет, отец Никодим. Специально к нам. Уж если ты, милый мой, встал под венец, то это отменить никем и никак нельзя, нет от венца развода, а от загса — пожалуйста, по закону. И что тебе в конце концов это венчанье далось. Не нравятся тебе мои объяснения, так считай, что я это ради отца делаю, разве в этом проблема? Я же о другом с тобой толкую, и все невозможно сговориться…
Можно, конечно же можно было сговориться, да не хотелось. Конечно, я его дразнил, конечно, злился. Почему? Зачем? В чем они оба были передо мной виноваты? Глупо все, глупо вышло. Но я ведь уже понял давно, что смирился, принял их брак, принял. И даже не так уж и страдал. Значит, Лилька — это тоже был для меня очередной блеф? И вовсе я ее не любил, и не могла она переменить мою жизнь, так, что ли, получалось? Опять погоня за миражом, еще одна. А впрочем… Для того чтобы преображение совершилось, может быть, надо было прежде, чтобы все это началось, сдвинулось с места, а так, в уме, ничего нельзя предвидеть и предугадать? Вот женился бы я, и тогда… Да что бы было тогда? Правильно сделала Лилька, что не вышла за меня, с Борькой ей будет куда надежнее. Вот и все, вот и все. Зачем я сюда приезжал?
Читать дальше