Алла Калинина - По образу и подобию

Мы повернули назад. И опять был вечер, еще один. Узкие синие слоистые облака висели в бледном небе над западным краем полей. И наша белая-белая церковь вдруг показалась графитово-черной на фоне светлого, выгоревшего неба. Все обращается в этом мире, все сложно, многозначно и лукаво, все зависит от точки зрения, от времени, места, бог его знает еще от чего. Бескрайна жизнь. И от этого впору было и впрямь молиться безбрежному величию вселенского хаоса, и гениальности мироздания, и непостижимым умом героическим усилиям человеческим хоть в чем-то разобраться. И если все это вместе, а может быть, и еще что-то большее, вмещалось в понятие Бога, почему было бы не восславить его, не предаться ему? То, что я ощущал сейчас, больше всего было похоже на смирение, на трагическое осознание своей малости и беспомощности перед лицом непостижимого и вечного. А это ведь всегда и считалось основой религии. Над чем же я потешался сейчас? Сумерки стрекотали и сухо пахли степью, редкие машины проносились с дерзким шорохом и долго потом еще светили тающими в мутной синеве красными немигающими глазками. Что думали люди, проносящиеся мимо в своих крошечных летящих капсулах, что думали они о нас, двух молчаливых путниках, бредущих по краю пустынных полей ночью, в темноте и тишине, да и различали ли они нас, признавали ли за живых, существующих?

В церковном дворе стояло несколько машин, гостей прибавлялось, маленький домик, казалось, шевелился в темноте от множащейся в нем жизни. В кабинете Ивана Степановича горел свет, приглушенные голоса звучали.

— Зайдем? — предложил Борис. — Послушаешь, посмотришь…

Я покачал головой:

— Эх ты, тебя молодая жена ждет, а ты все больше к философии склоняешься. Не странно ли?

— Не бойся, жена от меня никуда не уйдет. Не понимаешь ты ничего, не понимаешь, что неповторимо все, и этот вечер тоже, и ночь… Ладно, спокойной ночи, а я пойду, мне интересно.

Я вошел в свою спаленку и с досадой сел на кровать. Какой это бес меня сегодня корежил? Конечно же надо было пойти, и все посмотреть, и послушать. Но чего уж теперь жалеть, свредничал, не захотел. Значит — спать, что мне еще остается? В комнате было скучно, душно. Я подергал раму глубокого окошка — не открывалась, сквозь форточку, затянутую марлей, движения воздуха не ощущалось. Я разделся и лег на пустую широкую кровать, поверх одеяла. И странная мысль пришла мне в голову, мысль о неизбежном возврате идей. Конечно, множество раз слышал я о развитии по спирали, но впервые, пожалуй, ощутил это на себе. Что-то происходило, менялось в умах людей, казалось, давно отжившие и осмеянные религиозные догмы представлялись теперь в ином, новом свете. Нет, совсем не в Борьке здесь было дело, его-то семья как раз жила по старинке, но к религии сейчас вдруг стали проявлять интерес многие и многие весьма образованные люди. Конечно, я знал об этом, замечал многократно, просто не придавал значения. И только сейчас вдруг понял стоящую перед нашим поколением во весь рост задачу все это понять и осмыслить по-новому. Кто там говорил про антирелигиозную пропаганду? Никуда же она на нынешнем этапе не годилась. С чем она носится до сих пор? С тем, что бог не сидит на облаке? С тем, что даты не сходятся в святых книгах, с тем, что мракобесы не пускают детей в школу? Да смешно же это все сейчас. Вон у Ивана Степановича дети — врачи, ученые, военные! А в «Науке и жизни» статья о туринской плащанице, негативный фотографический посмертный портрет Христа. И никого это уже не удивляет, все как будто бы так и должно быть. Подлинность плащаницы доказана, да и фотография при известных обстоятельствах образоваться могла, уже и эксперименты соответствующие проведены, вполне современные. И что особенно интересно, портретное сходство на последующих иконах сохранилось. Выходит, что жил этот человек и чем-то такое задел воображение людей, раз уж случилось то, что потом случилось, целая тысячелетняя эпоха возникла, которая все не устает спорить о его необыкновенной личности. Но дело ведь не в том, жил он или не жил, проблема находится в области идей. И вот пришло время, и то, что осталось живо, подлинное, нетленное, поднимается, прорастает, находит путь в умы людей. Хотим мы этого или не хотим, все надо пересматривать еще раз, заново, без шуток и пренебрежения, всерьез, привлекая и современную физику, и биологию, и даже те фотографические документы, над которыми мы так долго и весело смеялись. Мыслящий человек просто обязан сейчас отмежеваться от вульгарного нигилизма, от жажды чудес, вроде экстрасенсов и летающих тарелок, которую и объяснить-то можно только падением уровня культуры и образования общества, ради поисков подлинного, высокого, положительного. Конструктивное, положительное, созидательное в сфере идей — вот чего сейчас нам так остро не хватает. И уже не только веры в эти идеалы должны мы добиваться, но и ясного, современного, осознанного понимания!