Алла Калинина - По образу и подобию

Мы подъезжали. Городок показался впереди, кудрявенько-зеленый, маленький, чистенький. Побежали вдоль машины милые окраинные улочки, домики, заборы, сады, старики сидели на лавочках, и все это тянулось, тянулось, пока впереди вдруг не показалась темная громада разрушающейся, заброшенной церкви. Перед церковью была маленькая горбатая, мощенная камнем площадь. Мы остановились в уголке, в тени старого тополя. Я уже представлял себе со скукой, как сейчас меня потащат осматривать печальные руины, но Лилька сказала:

— А здесь у нас музей, замечательный. Ты, конечно, знаешь художника Струмилина?

— Понятия не имею, никогда о таком даже не слыхал.

— Ну как же, Струмилин очень известный художник был, из старшего поколения, его картины даже в Третьяковке есть. Так вот он здесь родился и жил, да не в церкви же, куда ты смотришь? Вон в том деревянном домике под зеленой крышей.

На заборе возле домика действительно висела довольно солидная реклама, стрелка показывала вход. Мы вошли в мощеный чистый, вылизанный дворик, открыли тяжелую крашеную дверь и ступили внутрь, невольно проникаясь торжественностью момента встречи с искусством. Старушка в прихожей, радостно отложив толстую книгу, продала нам билеты, и тотчас из глубины дома выскочила другая женщина, помоложе, тщательно одетая и причесанная, даже с накрашенными губами. Долго же она ждала нас, ведь, кроме нас, посетителей больше не было, а они, коллектив музея, столько трудились, столько сил потратили, чтобы все это собрать, чтобы все устроить так, как было при жизни Александра Евграфовича. Музей и правда был устроен с необыкновенным тщанием и любовью, какая-то скромная милая мебель стояла в комнатах, чистенькие занавески колыхались, свежие цветы стояли в стеклянных вазочках, даже кровати были застелены свежим бельем, как в хорошей гостинице, и фотографии были разложены в витринах, и раскрытые книги лежали, и безделушки на полочках, и кисти в мастерской на старой отлакированной палитре. И конечно же картины. Их было множество, в тяжелых старинных рамах, и в жиденьком современном багетике, и просто на картонах и подрамниках. Все было замечательно, кроме того, что художник Струмилин мне решительно не нравился. Палитра у него была тяжелая, глинистая, рисунок смазанный, постановки лобовые, банальные — огромные тяжелые кирпичные розы в огромных горшках, расплывчатые толстые женщины с бесцветными волосами в розовых платьях, рубленная топором вылинявшая сирень, пыльные фрукты и овощи неаппетитного вида. Конечно, я признавал, что все это было вполне профессионально, даже традиционно для определенного периода, но в том-то и дело, что ничем не отличалось, не волновало, не радовало глаз, он был конечно же из плеяды, плохой художник из хороших или хороший из плохих? А может быть, просто это я не люблю такой квёлой, рассеянной живописи, академической и вялой — самодовольной. Но экскурсоводша щебетала, благоговейно водила указочкой, Лилька слушала ее с рассеянной нежной улыбкой, в который раз? И Борис важно ходил, заложив руки за спину. Да разве дело здесь в Струмилине? Конечно же нет, это городок жил, обвившись вокруг него, вокруг его слышного даже в Москве имени, находил в нем опору и поддержку для своей хиреющей духовной жизни. Струмилин заменял им разрушенную церковь, служил центром кристаллизации, вокруг которого разрастались новые потребности и интересы, это было замечательное изобретение.

Экскурсоводша все не хотела нас отпускать, показывала дворик, вдавалась в подробности личной жизни, и Лилька даже задавала ей вопросы, кто была первая жена, а кто вторая и какие чьи были дети. А экскурсоводша совала ей в руки ручку и просила написать несколько слов в книгу отзывов и намекала, что следовало бы особо отметить работу музейных работников, так как от этого могут зависеть даже фонды, все-таки мнение из Москвы. Это мы-то, постояльцы сельской церкви, мы выступали здесь как полномочные представители столицы! Все это казалось мне мелко и смешно, но делиться с ними своими мыслями и чувствами я вовсе не собирался, зачем? Да и не слишком бы вежливо все это выглядело, все-таки они старались развлечь меня как могли, гордились своей культурной жизнью.

Наконец-то мы выбрались на площадь. Лилька спросила взволнованным голосом:

— Ну как?

— Здорово. Очень-очень интересно.

— Нет, правда тебе понравилось? А мне почему-то показалось — не очень. Но знаешь, это ведь так важно чтобы люди чтили своих земляков, помнили, это ведь создает лицо города, правда?