Алла Калинина - По образу и подобию

Я похолодел. Отец Иоанн? Так вот в чем, оказывается, дело! Борис — его сын?! Только сейчас до меня начало доходить, уклончивость… оговорки… твердость и неуверенность… неясности в анкете… Столько лет мы с ним вместе, а я даже не удосужился спросить… Какой же я поверхностный, нелюбопытный осел! Что же делать теперь? А что делать, разве я не знаю Бориса? Да и какое это все вообще имеет значение? Наоборот, даже интересно, еще как интересно! Да мне просто повезло, черт возьми! Хотя нет, так выражаться нельзя, наверное, неприлично, надо сказать: как мне повезло, боже мой. Тоже нет, поминать имя господне всуе… Надо как-нибудь попроще. Мне повезло, я узнаю много нового, наконец-то я пойму Бориса, что он за человек. Но разве я этого не знаю? Он хороший, честный, талантливый человек. У меня семья, и у него семья, мы их не выбирали, но они породили нас, и мы их любим, и он, и я, вот и все. Надо проще, проще, естественнее. Другая, незнакомая мне жизнь. Я подошел к воротам. Вблизи все было не совсем так, церковь была давно не белена, местами облупилась, решетки ограды проржавели, только икона над входом вся сияла, голубая с золотым. Я вошел в просторный двор. Справа за церковью, за низким заборчиком виден был сад, черная собака выскочила из будки, натянув тяжелую кованую цепь, зарычала предостерегающе; слева угол занимало длинное одноэтажное строение с двумя крылечками, перед ним палисадничек, цветы цвели, детские игрушки валялись, двор как двор, только по ступенькам дальнего крылечка торопливо сбегал Борис.

— Извини, опоздал, не заметил, как и автобус подошел. Как хорошо, что ты приехал, мы так ждали…

Мы слегка похлопали друг друга по плечам. Борис сказал:

— Наверное, все это для тебя немножко неожиданно. Что поделаешь! Ты увидишь, у меня замечательные старики и вообще хорошая семья. Не сердись.

Мы разулись в терраске, вошли. Какие-то женщины возились на кухне, кивнули нам. Квартира была как квартира, похожая на городскую, может быть только чуть побольше, — просторный зал, две спаленки, современная мебель, телевизор, подписные издания, палас на полу, хрустальные безделушки в буфете, только в приоткрытой двери кабинета виднелось что-то особенное; темные поблескивающие иконы на всю стену, толстые корешки незнакомых старинных книг, какая-то серебряная струистая одежда на вешалке. Но в щелки можно и не подглядывать, совсем это не обязательно.

— А где же твоя невеста?

— В райцентре, у брата, — быстро сказал Борис, — она завтра приедет. В сущности, мы уже расписались, а венчание в пятницу.

— Венчание?

— Да. Так хотели мои родители, да и жена не возражает. Мы отложили на крайний срок, всё ждали тебя. И остальные к этому времени тоже подъедут. А родители сейчас в церкви, вечерняя служба. Еще минут двадцать, и сядем ужинать. Ну, как там в Москве, разрешились твои проблемы?

— Разрешились.

Я что-то рассказывал ему, неловко, без интереса, а сам все думал, думал… почему он ждал меня, зачем я ему был нужен здесь? Что за тайны такие? Непохоже, совсем непохоже все это было на Бориса. Да и много чего другого хотелось мне у него спросить, но неудобно было, невозможно. Не спросишь же старого друга, которого знаешь столько лет, с которым прошел огонь и воду, не спросишь же его: а ты веришь в бога? Довольно-таки дикий вопрос в наши дни. Да полно, верит ли в бога твой отец — вот какой вопрос следовало бы задать, да не задашь, вот в чем беда. Значит, это надо оставить в стороне, вычеркнуть. Я приехал к другу на свадьбу, вот и все, ну, не на свадьбу, как выяснилось, а на венчание. Что делать! Я ведь подозревал, предчувствовал, что все будет осложнено, так и вышло, но, в конце концов, венчание — это, наверное, очень красиво, что-то такое я видел в кино. Интересно, как это выглядит в жизни… интересно.

Хлопнула дверь, и в залу вошли Шуленины-старшие, Иван Степанович на ходу расстегивал черную рясу или сутану, понятия я не имел, как это называется. Он был тоже невысокого роста и очень похож на Бориса, только красивее, шире в плечах, глаза темнее и ярче, у него была пышная шевелюра и борода закудрявленная, роскошная, не то что у Бориса, — волосок к волоску. Антонина Семеновна была и вовсе маленькая, худенькая, с тихим приветливым лицом, на котором горел какой-то уж слишком яркий, нездоровый румянец. Она была в черном платочке и пестром платьице. Оба они с широкими улыбками шли ко мне.

— Здравствуйте, здравствуйте, добро пожаловать, — говорил Иван Степанович мягким, приятно грассирующим тенорком, — наши молодые вас вовсе заждались, и мы с хозяйкой рады.