Герман Кант - Остановка в пути

Весьма распространенное убеждение, будто мертвые тела удивительно тяжелые, не спасает от удивления. Мы с учителем потрудились, и нам помогали оба крестьянина.

Мы довольно долго чего-то ждали, и я слышал, как врач-арестант изрыгал свою злобу на стену, а потом из нас сформировали небольшую процессию: впереди молодой надзиратель, вызывавший добровольцев, дальше крестьяне с первыми носилками, мы с учителем — со вторыми, за нами врач и Эугениуш, заключал шествие второй надзиратель.

Мы принесли мертвецов в баню, соорудили из деревянных решеток и шаек помост, развернули тюки и положили на него оба тяжелых тела. Это были начальник тюрьмы и тюремный врач.

Надзирателю, что постарше, стало дурно, он выскочил вон, его коллега, дав нам указания, последовал за ним.

Врач-арестант тотчас почувствовал себя старшим по званию; польский приказ надзирателя он передал по-польски же Эугениушу, но тот не пожелал оставить его себе и пересказал его учителю — также по-польски. Тот с минуту пребывал в растерянности, кого же ему снабдить переводом, но поскольку в нем содержалось распоряжение, а я был старшим по камере, он в конце-то концов объявил безмолвствующим крестьянам:

— Мертвецов раздеть и обмыть.

— Мертвые тела, — поправил Эугениуш, и тут все три знатока польского заспорили, сказал ли надзиратель «мертвецов» или «мертвые тела». Крестьяне и я слушали их спор, крестьяне — одеревенев, а я — с растущим изумлением.

Когда они вдоволь накричались, я сказал:

— Если они вернутся и окажется, что мы даже не начинали, нам влетит по первое число.

Все мы были тут старожилами, и потому мне сразу поверили, но, раз уж они меня слушали, я добавил:

— Если все будут говорить по-немецки, мы сэкономим время, и не сочтите мой вопрос за праздное любопытство, но знает кто-нибудь, что здесь стряслось?

Врач явно тщился показать, что вопрос относится не к нему, и хотя он уже не раз, непрошеный, лез ко мне с мерзкими разъяснениями, сейчас он предоставил слово Эугениушу. Тот, поначалу делавший вид, что со мной даже незнаком, теперь сказал:

— Ах, знаете, Марек, чего только не услышишь в коридорах от служащих. Пан начальник и пан доктор собрались было домой, мимо мчит машина, там, похоже, два автомата и — конец. С тех пор как вы к нам пожаловали, у нас палят без передышки.

Крестьянам довольно было этих слов, они тут же принялись за работу, понимая, что при этом к ним не станут приставать с подобными речами. Они подняли начальника тюрьмы, стащили с прошитого очередью тела костюм и белье. Обращались с покойником они столь же ловко и осторожно, как недавно с полупокойниками, блевавшими супом и соленой водой. Не будь того происшествия, мне бы сейчас наверняка стало дурно, особенно когда обнажились части тела пана начальника, никак не предназначенные для моих глаз, но великое блевание, видимо, чуть притупило мою чувствительность.

Но это было лишь предположением, вернее сказать, пожеланием, к тому же я охотно представил бы мертвого тюремного врача тоже заботам крестьян, однако должен был показать им, что очень занят, поэтому сказал:

— Но связи я все-таки не улавливаю.

— Какой связи?

— Связи между мной и тем фактом, что поляк — начальник тюрьмы и поляк — тюремный врач застрелены у польской тюрьмы, похоже…

— Можете спокойно продолжать: похоже, поляками… И вы не видите связи этого события с вами? Даже в том случае, если не примете этого заявления лично на свой счет?

— Этим искусством я не владею. Если кто-то является и говорит, что существует связь между мной и мертвецами, я принимаю его заявление лично на свой счет. Я с трудом освоился с этой мыслью, и я еще в процессе освоения, так не мешайте же этому процессу, господин Эугениуш.

— Ну, вы, кажется, с рождества многому научились, — сказал мой учитель польского, — почти не слышно дальневосточного прононса в шипящих, и дрожем вы не дрожите больше.

— Дрожем? Да, вы, конечно, переводчик, но, право же, я не знаю, есть ли такое слово «дрожем».

— Или слово «ручонкочка», — вставил врач-арестант, и я получил истинное удовольствие, поняв, что здорово поддел его в тот раз.

Эугениуш, казалось, перебирал свой запас слов и хотел сказать, что в вопросе «ручонкочки» со мной следует согласиться, но ему явно не хотелось портить отношения с врачом.

По всей вероятности, Эугениуш ни с кем не хотел портить отношения, и я мимоходом подумал, что такая жизненная установка должна создавать ему, профессиональному аферисту, трудности, но сказал я другое: