Вадим Сикорский - Капля в океане

— Всем хочется поиграть, — сказал он.

— Он приходит не играть, а худеть, не о голах думает, а о килограммах. — И Сима засмеялась, отведя ложку с мороженым так, чтобы не капнуло на юбку. — Он смерть отогнать надеется ракеткой, все машет и машет… Жалко его, конечно. А вот сэр Джон Фальстаф не боялся, а пил, ел, гулял — и будь что будет! — Сима задумчиво посмотрела на фужер и добавила: — И неизвестно еще, что правильнее.

Д. Д. поморщился: зачем серьезные темы? Особенно здесь. Хотя он и вообще признавал разговоры только легкие, музыку только мажорную, фильмы только веселые, пьесы только комедии, не ходил на оперы, зато обожал оперетты. Часто напевал Штрауса, цитировал Козьму Пруткова, а из серьезного исповедовал только Омара Хайяма.

— Советский Джон Фальстаф, — сказал он, — это какой-нибудь проворовавшийся работник прилавка.

В этот момент на его брюки упала капля мороженого. Он быстро наклонился и стал так тщательно стирать ее носовым платком, что Сима улыбнулась и предложила:

— Принесите мне брюки, отдраю.

Д. Д. выпрямился:

— Постирушкой вас обременять преждевременно, можно отпугнуть.

Сима засмеялась. К их столику подошла тощая миловидная уборщица. На ее подносе уже была гора посуды, она взяла их пустые вазочки и чашки и вдруг споткнулась. Стеклянная гора накренилась, но Д. Д. молниеносным движением поддержал и выровнял поднос. Женщина медленно опустила гору к ним на столик и укрепила посуду.

— Спасибо, — улыбнулась она. — А то бы не расквитаться.

И вдруг обратилась к Симе:

— Не гляди, девушка, что он старше и без руки, люби его, вон какой быстрый, ловкий. Складный. Другие с двумя руками, а толку что… Люби его, девушка.

Она ушла, а они еще долго смеялись.

— Пока светло и солнце, — предложила Сима, — поедемте куда-нибудь по проселочной, через гору. Не боитесь подшофе?

— На проселке нет ГАИ.

Машина быстро катилась вниз уже по ту сторону горы, когда Сима вдруг воскликнула:

— Остановитесь!

Д. Д. удивленно затормозил.

— Ах, что ж вы! — сказала Сима и выскочила из машины. Ничего не понимая, он тоже вышел и сразу увидел: змея, только что перееханная им, большая, золотистая, приподнималась, словно кобра, частью туловища, а потом, на мгновенье замерев, запрокидывалась назад, ударяя плоским затылком то по собственной спине, то по земле. А потом, как пружина, змея возвращалась обратно, хлестнув землю уже впереди, подбородком. Живая пружина боли и страдания! Долго она хлестала так собою дорогу, правда все слабее, медленней, бессильнее. И вот уже совсем еле-еле, словно клала всему миру прощальные поклоны. Ее муки были так выразительны, что Д. Д. заторопился ехать.

— Скоро стемнеет, — позвал он. — Хотите туда, где поле?

— Бедная, бедняжка, — тихо отозвалась Сима. — Как же она страдает.

— Поехали, ветеринара все равно нет, — Д. Д. попытался, как всегда, шуткой все скрасить. — Лучше бы добить, чтоб не мучилась.

Он быстро поднял булыжник и шагнул к змее.

— Не смейте.

Он остановился и покорно швырнул камень в сторону.

— Это же акт христианский, — оправдывался он. — Есть травмы, не совместимые с жизнью. Т р а в м ы, н е с о в м е с т и м ы е с ж и з н ь ю.

Они поехали назад молча, настроение было испорчено. А он вдруг вспомнил хирургессу, от которой впервые услышал эту формулу. Любопытная женщина, стройная, гибкая, хотя ей уже лет пятьдесят. Живая, вьющиеся волосы, модно подбритые брови. Муж ее скульптор, делает надгробные памятники.

— Жена еще только режет пациента, а я уже с его родственниками договариваюсь насчет заказа, — муж всем повторял эту семейную шутку. — План перевыполняем!

Как-то хирургесса рассказала: к ним в больницу привезли шизофреничку, сама бросилась под поезд, отрезало обе ноги. И вот врачи круглые сутки не отходили от нее, влили пять литров драгоценнейшей крови, а мать в коридоре со слезами умоляла врачей: «Не спасайте, ради бога, сумасшедшая она да еще теперь без ног!» Хирургесса заявила коллегам, приняв дежурство: «Надо же голову на плечах иметь, зачем спасать? Ради к а к о й ж и з н и? Медицинский формализм!»

Рассказывая, она тогда и упомянула о травме, не совместимой с жизнью. И Д. Д. сейчас подумал, что хирургесса, конечно, права, но все-таки почему-то он лично к ней не обратился бы за помощью: все-таки врач это своеобразный пограничник на вечной границе между этим миром и тем. Бытием и небытием. А пограничник не должен рассуждать, кого можно за границу, а кого нет, у него приказ: не пропускать через границу никого!