Вадим Сикорский - Капля в океане

Все это проносилось в его голове, когда он шел уже с веселым полотенцем на лучезарный пляж. Он энергично махнул рукой, словно окончательно отбросив от себя заботы, чтобы оставить все московское Москве. И пусть мертвых хоронят мертвецы!

А ведь здесь место полного соединения, гармонического слияния жизни и игры. Солнце играет на волнах, волны играют с камнями, ветер с полотенцем. Вон с тем, розовым, которым так неловко прикрылась, думая, что ее не видно за камнем, переодевающаяся девушка. Да здравствует неловкость: какая фигурка, только жалко, что спиной к нему!

И тут он вдруг, по контрасту, вспомнил Клаву. Женился-то он в полном согласии со своей философией: игра! А выигрывает тот, кто обезопасил себя и граждански, и семейно, и любовно. Хоть и жалко ее, патологическую добрячку, она сейчас, конечно, очень переживает. А он еще ничего ей определенного не сказал. Но про себя-то решил вроде бы почти окончательно. Опять лезут в голову московские дела, черт бы их действительно побрал. Да, предотъездные дни выдались напряженные. И тетка, и Клава — хорошенькая пара!

Д. Д. снова энергично махнул рукой, и снова не помогло. А дело в том, что три дня назад Дмитрий Дмитриевич вдруг невразумительно промычал своей безропотной жене, что, по-видимому, им придется расстаться. Полное лицо жены выразило такое страдание, что ему до сей поры тяжело вспоминать. Губы задрожали, она опустила свою большую, как у сенбернара, голову.

— Митя, как же это!..

— Клава, — сухо ответил Дмитрий Дмитриевич, — бывает. Такова жизнь. Наступает момент… — При этом он еще глаже пригладил свои плоские, нарисованные на аккуратной голове волосы, не зная, как закончить фразу.

— А как же Кира Александровна? — спросила Клава, хватаясь за имя его матери, словно за соломинку.

Она не знала его планов: мать уже два года на пенсии, скоро достроится шикарный ведомственный дом для престарелых — и ее туда примут. Тем более сын — инвалид. Договорено! И шеф твердо обещал помочь. Мать этой идеей даже была вроде бы довольна: полная независимость. А независимость — ее больное место. Там прекрасный уход, врачи. А с Клавой он все-таки закончил неопределенно:

— Может быть, усталость, настроение… Отдохну, вернусь из отпуска, посмотрим…

Тетка явилась к нему со своим разговором в последний предотъездный день. Сорвалось педантично подготовить машину к дальней дороге. Но зато он понял одну странную вещь: он совершенно не знал свою собственную мать. Да и тетку тоже. Не говоря уже об отце! Стало понятно, почему мать не очень-то распространялась об отце и вообще о своем замужестве. Не исключено, что он, сын, орудие провидения, возмездия. Но и выяснилось совершенно для него неожиданное, непонятное: мать, оказывается, не хотела в дом престарелых имени академика Павлова! А не возразила ему только из гордости. Революционно дворянской. Вот тут-то мятежная тетка и восстала. Но ведь мать не будет молодеть! А у него вторая рука не вырастет! Дома им не обойтись без Клавы, домработниц нет, вымерли. Но кто в силах держать всю жизнь в качестве уборщицы, няньки, домработницы нелюбимую женщину? И еще считать ее до конца дней полноценной женой. А ему еще хочется чуть-чуть… Не всерьез с кем-то роман, нет… а чуть-чуть, чтобы как шампанское… Такое тоже упускать не по-хозяйски. Как давным-давно с Зиной. А потом вот закружилась голова с лаборанточкой. Ах, Сима, Сима… А потом… Да нет, потом уже не то…

По лучезарному морю катились довольно большие, хотя и пологие, без бурунов, атласные волны — видимо, остаток недавнего шторма. Вздымаясь у берега, они стелили под ноги широкие пенные ковры. На вопрос Д. Д., далеко ли она плавала, все еще переодевающаяся точеная черноволосая девушка откликнулась, не оборачиваясь:

— А вы сами-то решитесь?

Д. Д. вздрогнул, голос показался ему знакомым. Но он тут же забыл о голосе, настолько обстановка влияет и создает иллюзию несовместимости того, что было где-то и когда-то там, с тем, что здесь и сейчас. Городское принадлежит городу, а то время тому времени.

— Только приехал, сначала немножко погреюсь, — браво соврал Д. Д., деликатно отвернувшись, хотя она и переодевалась спиной к нему. Он разделся и вынужден был лечь, хотя загорать вовсе не входило в его планы. Как со всем, он был очень осторожен и с солнцем. Но теперь уже надо было обязательно выждать, пока не уйдет эта девушка. Но если бы она даже и осталась, он не полез бы в море, был учен. Слишком хорошо помнил прошлогоднюю историю, здесь же, на этом пляже, и в такой же безоблачный день. Опасности и смерти отродясь свойственна мимикрия! Сейчас даже есть волны, а тогда море было совершенно спокойное, шелковое. Он тогда, потом уже, после всего, успел поговорить и с той увлекшейся, далеко заплывшей женщиной, и с завлеченным ею мужчиной. Они оба на другой день вместе с ним, Д. Д., выпили за второе рождение этой женщины. И прямо исповедовались ему, думая почему-то, что он врач. Наверное, потому, что он ей пощупал на пляже пульс. А он и не разубеждал. И сейчас еще помнил все до мельчайших подробностей именно потому, что это одно из тех событий, какие принимаются как важный опыт для ориентации в этом мире и для руководства в собственном поведении. К тому же эта история оказалась еще и блестящей иллюстрацией ко всей его жизненной позиции вообще. Он особенно внимательно слушал их также и потому, что его тогда прямо-таки поразила, ужаснула мысль, что и в курортном Черном море, под лубочной синевой, то же равнодушие безлюдной вселенной. Веселая синева, как тонкий раскрашенный лед, таит смертельную опасность! Солнечная синева может на мгновение треснуть и тебя поглотить: дрессированных бурь не бывает! И все это явления одного ряда: и его роковой трамвай в детстве, и это море. Курортное же море тем более опасно, что на него смотрят как на объезженную лошадь, и доверяются, не боясь. Приезжают городские, войти в море для них — все равно как войти в кинозал. Им кажется, в создании моря приняла участие профсоюзная организация. Они оплатили билет на вход в море, и оно их должно развлекать. И чем хозяйственнее и скупее человек, тем больше он пытается содрать соленых купаний за ту же цену: они ведь полезны, как фрукты!