Вадим Сикорский - Капля в океане

Зачем же этот мартышкин труд, если все уже запечатлено? Но ведь он сводит все разбросанные по печатным изданиям факты воедино, систематизирует их. Берет наиболее значительные.

Впервые эта идея пришла, когда он прочитал «Старую записную книжку» Вяземского, мечтавшего написать «Россиаду» на манер «Илиады». Только, как писал Вяземский, не героическую, а сборник, энциклопедический словарь всех возможных русицизмов, не только словесных, но и умственных, нравственных. Вяземский называл ее еще «кормчей книгой». И, как он говорил, в нее должны войти все «дроби жизни»: разбросанные заметки, куплеты, газетные объявления, сплетни, сказки, и не сплетни, и не сказки, поговорки, пословицы, анекдоты, изречения, русская жизнь до хряща, до подноготной. Но он свою «Россиаду» написать так и не смог.

И еще Аскольду Викторовичу попался однажды любопытный «Дневник» историка Погодина. Не говоря уже о других многочисленных знаменитых дневниках и записях. Все это подогревало его замысел.

Ему казалось, что он должен свести в единую картину общественную, политическую, научную жизнь страны и мира, а также жизнь в искусстве и даже философии. Он не брезговал и телепередачами, записывая наиболее интересные.

Иногда в этой Летописи он позволял себе отступления, заключенные в жирные квадратные скобки и написанные более мелким почерком. И всегда предпослана им бывала большая буква «я» с жирным двоеточием, что означало: «говорю я» или «мое мнение».

Кроме того, он аккуратно записывал, например, эпизоды из жизни соседей, своих друзей, знакомых, родных.

Считал, что проблема вырождения или вымирания отдельных характеров не менее важна, чем экологическая. И многие характеры, увы, давно пора занести в Красную книгу.

Он часто боялся поначалу, что его занятие смахивает на графоманию. Но утешал себя тем, что не претендует на художественность, на философско-исторические обобщения, что он просто систематизирует и коллекционирует вместо бабочек факты, мгновения, не менее порой редкие, прекрасные. И тоже улетающие. В вечность.

Он действительно в конце концов искренне поверил в это дело и стал даже ощущать какую-то свою миссию. Это прибавляло силы жить, как он жил, переносить дурацкие сочувственные взгляды, а также издевательства собственной жены.

Летопись и дневник были его тайной. Он запирал объемистые книги в письменный стол.

Аскольд Викторович взглянул на часы, ахнул: половина первого! Ничего, впереди отдых. Снял халат, лег в постель и выключил свет. Над зашторенным окном по потолку проносились странные фигуры, отсветы автомобильных фар.

Закрыл глаза. Может быть, все-таки удастся заснуть. Но яркий свет в голове все сиял. От последних слов дневника исходило волнение, и они не давали успокоиться и заснуть. Проклятая Вера! Аскольд Викторович долго ворочался. Ни левый, ни правый бок не помогали утихомириться. Приструнить себя снотворным? Но тогда завтра весь день вялость и дрема. Почитать?

А действительно, как уловить свою жизнь, как накрыть ее всю своей личностью и почувствовать, что та жизнь, былая, тоже кровная, твоя? А не чужеродная, отчужденная, не твоя, как, скажем, давно вырванный зуб или отсеченная конечность. Нет, и до сих пор это все кровно!

Странно, он все только писал, писал и писал и ни разу не перечитывал.

Аскольд Викторович снова зажег около кровати лампу, встал, опять достал дневник, лег на бок под одеяло и стал читать. Пролистав несколько страниц многолетней давности, вдруг остановился с восклицанием: «А я и забыл!»

Он перепрыгивал через страницы — дни, годы, на чем-то задерживался. Потом зажимал в пальцах целое пятилетие, вставлял газетные закладки, как бы откладывая его в сторону, возвращаясь к давнему. Перепрыгивал к текущему году.

Да, да, писал, не перечитывая… А вот она, вся его жизнь. Из чего же она сложилась?

Но в свете теперешнего бракоразводного распутья его больше всего интересовала проблема его любви. Картины его чувств.

Читая, он то и дело возвращался к последнему времени. На каких-то страницах тихо, рокочуще смеялся. Иногда вдруг начинал, бессильно откинувшись на подушки, хохотать до слез. Сон не приходил. Взял еще одну тетрадь.

Интересно все-таки у него получилось с Верой. Очень интересно. Как он на ней женился?

Пожалуй, самое счастливое время — это когда он жил в той маленькой комнатушке в коммунальной квартире. На первом этаже, с зарешеченным окном. Хорошие были соседи. Как большие дети. Хоть у самих дети. Хорошо бы жить, как они!