Вадим Сикорский - Капля в океане

Она сказала: конечно, милый, лучше все это. А ведь это значило: к черту туфли и посуду! Когда-нибудь это будет! А нет, так и не надо. А сейчас на юг! Так прекрасно и ново… И я люблю тебя!

И они купили. Яркий отрез, но только… жизни.

Он и сейчас все ярко помнит, до былинки, до крупицы.

Помнит, как ехали на такси до Дзауджикау и смотрели на замок царицы Тамары. И он, как обезьяна, повис на тросе над ревущим Тереком. Забытый трос, словно стянувший берега. Шофер рассказывал: иногда бараны падают здесь в воду. Пенная вода обдирает их о перекатывающиеся камни. И ниже выбрасывает на берег белые блестящие скелеты. А Вера не хотела ехать дальше с его ослепительным скелетом. Она кричала, стоя на берегу, чтобы он немедленно возвращался! Что он сумасшедший! А ему только это и надо было. Именно этих ее слов: «немедленно возвращайся». Именно этих ее слов, а вовсе не мозолей от троса. И ядовитого страха, когда висишь вниз головой над оскалившейся водой. И цепляешься ногами и руками за старый непроверенный трос и страстно жалеешь, что нету хвоста. Да, Пусик в этом смысле намного совершенней его.

Стоило рискнуть жизнью?

Ради нового впечатления — нет. А за эти ее слова, за этот ужас на ее лице, за все то, что выражало ее боязнь за него, за него! За явственность ее любви к нему — стоило. За все это стоило бы влезть, как муха, по отвесной и категоричной в своей смертельной угрозе скале, где замок жестокой царицы. Стоило! И все, что происходило тогда между ним и ею, стоило всего, чего угодно. Всей жизни.

Аскольд Викторович тяжело вздохнул.

А когда же она стала э т о й? Да очень скоро. Слишком скоро. Уже через года два или три, он помнит, был такой разговор. Он позвал ее за город.

— Из-за чепухи весну пропускаем.

— Никуда! Пока у нас не будет тут все в порядке. Нечего швырять деньги на ветер!

Они только получили вот эту квартиру, и она еще была полупустой.

— Весенний ветер… На весенний ветер сто́ит.

— «Весенний ветер», — передразнила Вера, — у тебя жена, дом нищий, стыдно пригласить кого-нибудь.

— Съездим в Звенигород. Это близко. Недорого.

— Я хочу отдохнуть. У меня хозяйство. Поезжай. Тебя всегда тянет неизвестно куда.

— Весна!

И такие разговоры все время. И она хоть молодая и красивая, но бескрылая.

Он вспомнил, как «ЗИМ», тогда еще по дороге из Дзауджикау, по какой-то причине скатился с насыпи шоссе в Терек и встал по окна в воде. Пассажиры и шофер успели выскочить. Ревущая вода смыла все, что было в машине. И погнала в пене реки роскошное каракулевое манто, раскрывшийся чемодан, платья. Женщина и мужчина бежали по берегу, надеясь хоть что-то выловить. О камни все разодрало в мелкие клочья. Разве их догнать и собрать! И разве сшить заново! Мужчина и женщина, как оказалось, переезжали жить в Дзауджикау, и добра погибло много. Женщина заплакала. Мужчина ей сказал: «Перестань. Черт с ними. Мы же спаслись. Надо радоваться, что мы живы. А не плакать о тряпках. Наживем». Она посмотрела на него и сказала: «Я тебя люблю». И они пошли останавливать грузовик на шоссе, чтобы вытащить машину.

А он бы всего еще несколько лет назад повернул с наслаждением русло Терека в свою московскую квартиру. Раскрыл бы все двери и окна. Пусть все смоет и вымоет из нее. Все, что они с Верой нажили. Лишь бы увидеть у своей жены такой же взгляд, как у той женщины. И услышать: «Я тебя люблю».

Он бы постарался спасти только одну любимую гравюру, вот этот дневник и свою Летопись.

О, если бы крылья у людей могли вырастать вновь! Хотя бы по веснам! Как у муравьев. А теперь? Теперь другое. Он ко всему привык, и ему надоело с ней бороться.

Да-а. А вот Марина поехала бы за весной. В любой момент. И даже в зимний день.

Аскольд Викторович опять глубоко вздохнул и посмотрел на свой дневник. Вера померкла. И мысли его вдруг невольно переключились на его любимое детище, на Летопись.

Да, замысел у него был все-таки грандиозный: вести, создать современную Летопись. Причем не просто Летопись, а еще с вкраплением живых характеров, современных сцен, быта и прочего. И, конечно, свое место займет в ней и его собственный, частный дневник, поскольку он и его домочадцы — современные люди, люди середины и второй половины двадцатого века. Тоже своеобразные характеры. Такие же, в сущности, представители, как и все прочие. Как, например, современная бабочка или птица в современной коллекции. Они тоже будут интересовать жителей грядущих времен.

Он долго обдумывал эту Летопись. Казалось бы, глупо ее вести в век такого множества газет, журналов и всяческих печатных изданий. На их страницах запечатлены все или почти все интересные факты. И сам же он, между прочим, большинство фактов черпает из газет. Просто переписывает в сокращенном виде в свою Летопись. Используются и многие журналы.