Вскоре начальство доставило его и Веру на машине домой. Вера голосом, взглядами, всем телом млела, такого откровенного заискивания не бывает даже у голодных бездомных собак.
Едва они вышли из машины, сразу же после слов «какой милейший человек, а ведь какой большущий туз» она спросила:
— Ну, он тебе предложил?
— Да.
— Слава богу не натрепался. Совершенно официально?
— Совершенно. Какой оклад?
— Два моих.
Глаза ее, как у куклы, смешно завертелись в орбитах, что означало сразу и удивление и восхищение. Она плотнее прижалась к его руке, и он приятно ощущал ее все еще девически каучуковое тело. Ощущал предплечьем и локтем и хорошо понимал, что ему, хмельному, останется утешаться только этими локтевыми воспоминаниями.
— Ну, только не важничай, — ворковала Вера. — Когда ты договорился оформляться? Не тяни! Смотри у меня! Он тебе в два счета поможет уйти из твоего дурацкого института.
Ему бы соврать ей. Или хотя бы промычать что-либо невразумительное, чтобы сохранить хотя бы до завтра, на одну ночь, эту все еще желанную женщину. Но он вдруг ляпнул прямо:
— Я не буду уходить. И не буду там работать.
— Что?! — Она отпрянула от него, как будто он мгновенно превратился в гада морского. — И ты уже ему сказал?
— Да!
— Ты ему сейчас же позвонишь и согласишься! Я позвоню Маше и узнаю телефон.
— Не буду. Не пойду ни на какую другую работу. Не хочу никакой этой ответственности, этой работы. Мне моя свобода дороже. И ни за какие деньги…
Господи, что только она ему опять не высказала на протяжении короткой дороги от порога парадного до порога квартиры!
— Ну и оставайся никчемным неудачником. А я с таким идиотом жить не собираюсь. Еще стирать на него, заботиться о нем! На черта мне это надо! За его полторы сотни! Я ничего не вижу хорошего, я сама на себя работаю. Ну все! Кончено. Я теперь все поняла Жить я с тобой больше не собираюсь. Все. Развод!..
Аскольд Викторович усмехнулся. Да, вот тебе и развод, а за тараканьей жидкостью посылает. Да еще ругает. Впрочем, для Веры все равнозначно, все его поступки заранее — п р о с т у п к и. Она вообще против в с е х. Против всей его жизни.
Что же их держит? Ведь она очень привлекательна, и ей ничего не стоит снова выйти замуж. А он? Еще давно, когда явственно ее любил, он уже заметил в ней перемену. И тогда записал в дневнике… Где же это, какой год?
Аскольд Викторович стал искать, листая где-то в середине книги. И думал, что все же самое первое время она была не такая. Вернее, не совсем такая, уже был случай с их первой в жизни комнатой. Только через несколько лет… Ага, вот… Интересно…
«Муравьиные дамы крылаты. Они летают, пока пора любви. А потом оседают в муравейниках. По домам. И обрывают, за ненадобностью, сами себе крылья. Сами!
Неужели я обречен жить всю жизнь с бескрылой? Она была крылатой всего лишь один год. Один весенний год. Ничто, никакие времена года не помешали весне. Помешала женщина, сама оборвавшая себе крылья. Весна, как и юность, бежит от бескрылых. И неужели теперь всю жизнь жить с бескрылой? О, быт!»
«Да нет, не только быт, — снова подумал Аскольд Викторович, — а еще и натура». И продолжал читать.
«Она на меня смотрит теперь пустыми, равнодушными, хозяйственными глазами. Глазами цвета терки. В словах ее, которыми она пытается отстирывать мои порывы и мечтания, душок хозяйственного мыла. И она при этом дрожит и ворчит, как стиральная машина. Но темные пятна, портящие, с ее точки зрения, мою предназначенную быть стерильно светлой душу, не отстирываются. Я прихожу все позднее домой. Дома предпочитаю книгу ее обществу. Иногда она надевает блестящее платье, словно прежние крылья, на один вечер. Но не для меня. А вообще.
А я сам? Я еще люблю ее. В больших городах автомобили снуют, как рабочие муравьи. Лакированные и деловитые. Я до сих пор помню ее крылатой. И мучительно сравниваю ее — ту и эту».
На этом запись кончилась. Поэтично писал, любил. Но Аскольд Викторович прекрасно помнил ее т у. Вот она — т а.
В тот год Физик получил высокую премию за разработку чего-то важного и поделил на троих: жене, себе и ему.
На что их потратить? Положить на сберкнижку, на будущее или поехать в путешествие по югу? Купить нужные вещи: шуба — ей, костюм — ему, отрез — ей… Или купить сорок дней моря и двадцать дней — гор. Купить ночь в каюте «люкс» на теплоходе «Россия». Всего сутки — и Ялта, Сухуми… И пусть эта одна ночь стоит месяца скромной жизни. Стоит!
Он сказал: купим ночь посреди Черного моря, купим крупные звезды, купим ресторанный танец под джаз над морской пучиной. Купим жаркий день и купание в бассейне на палубе теплохода, игру дельфинов в пене перед килем, ожидание теплохода на балконе портовой гостиницы. Внизу — пальмы. Вдали — огни пароходов. Теплоходы у причалов будто города, если смотреть в перевернутый бинокль.
Читать дальше