Вадим Сикорский - Капля в океане

У каждого свой жизненный участок. Свой круг.

Участок, заросший своим чертополохом, но и с в о и м и цветами. Своя путаница корней в глубине, в жизненных и душевных недрах. И похожая на другие и нет. Своя. Может быть, даже и растения те же, а сочетание и соотношение другие.

«Так какой же мой круг?» — спрашивал себя не раз Аскольд Викторович.

Да вот он, его участок!

Он раскрыл толстенную, в которой и вправду были н е д р а, тетрадь, вернее, конторскую книгу. Толстую, как библия, но библия одной его жизни. Впрочем, он записывал не только эпизоды жизни, но и мысли. И о прочитанном, и обо всем.

Вот здесь все. Почти все. Все, что есть о н.

Так что же это за круг? Что за участок, если он теперь, в сорок шесть лет, опять запутался? И в корнях, и в ветвях. И в сорняках, и в цветах. И опять, как школьник, не знает, что ему делать, как жить.

Бывали времена ясности. Вроде бы конец путанице А потом, глядишь, опять все снова.

Он стал листать дневник и часто, задержавшись на той или иной странице, задумывался и старался оживлять события, записанные на ней, лица, те дни и даже мгновения. Потом на новой странице написал одну строчку: «Ссора, Вера сосватала работу. Развод». И закрыл тетрадь. Откинулся на спинку стула, и сразу же вспомнилось все это во всех подробностях и даже со всеми интонациями. Началось все с того, что Вера объявила:

— Нас пригласили в гости. Там будет один очень и даже очень важный туз. Я к нему уже подобрала ключики, подъехала. Он такой солидный, положительный. Он брат… одной… не важно. Я ему нравлюсь, он даже попытался за мной ухаживать. Ну вот. Я ему рассказала о тебе, о твоем положении, об окладе. Сказала, что ты никуда не хочешь лезть и потому сидишь на бобах. Конечно, я не сказала, что это ты по собственной лени сидишь. Ему ничего не стоит помочь, только пальцем пошевелить, такая он шишка. Так вот послезавтра, в среду, мы идем в гости к его сестре. И он там будет. И дело — в шляпе.

— Как ты уверена!

— Твоя наружность, седина на висках… Он же не знает, что велика фигура, да дура… А твои знания иностранных языков? Твоя мамочка вместе с манной кашкой языки в тебя впихнула. Благо ее саму гувернантки обучили. Все это его устраивает. И раз я решила тебя приспособить на приличную работу, я из кожи вылезу, а сделаю.

— С какой же стати он…

— Не твое дело. Твое дело сидеть и солидно молчать на вечере. Или солидно шутить. Он очень любит анекдоты. Вспомни все, что знаешь.

— Я их никогда не запоминаю.

— «Не запоминаю»! Чтобы к послезавтрашнему дню знал двадцать анекдотов! Десять я сама тебе расскажу. А ты вызубри. Преодолей свою лень для такого дела.

— Я лучше спою.

— Ни в коем случае! Ты, как запоешь, сразу становишься легкомысленным, или жуиром, или блатным с маской интеллигента. Нет, нет, нет! Он не любит этих дурацких менестрелей с гитарами, длинноволосых и безголосых.

— А ты поешь слишком серебристо.

Дурак, но этого же я и добиваюсь. Мне бы только ми-бемоль, больше ничего не надо. Полжизни за ми-бемоль!

И она вдруг неожиданно начала разевать рот, упражняя какие-то таинственные мышцы.

— Прекрати! Противно смотреть.

— Сам-то не любишь трудиться! А без труда, дорогой мой, без работы — никуда.

Глядя на ее чистый белый глупый лоб, на ее веселые волосы, на ушки в девических белесых кудряшках, он сказал:

— Значит, решила меня повысить в должности.

— Да. Хватит тебе пробавляться на сто шестьдесят. Мужчина, называется!

— Муж теперь не несет материальной ответственности за жену. Каравай разделили пополам: половину вам, половину нам.

— Ладно прикрываться высокими материями. Многие вон как зарабатывают!..

Он таки на вечере вспомнил, правда, всего четыре анекдота. Они понравились розовому, седоволосому, очень неглупому и с очень хитрыми глазами человеку. И тот сам в ответ рассказал несколько грубоватых, но очень смешных анекдотов. И еще с удовольствием припомнил давнюю военную жизнь.

А он вдруг в конце вечера действительно получил предложение. Отличное место с окладом, вдвое превышающим теперешний и с возможными заграничными вояжами. И, выслушав приблизительный перечень своих обязанностей и точный перечень прав и еще напоминание об огромной ответственности, сразу же отказался. Ему было предложено еще подумать, неделька есть. Он ответил, что от полезных раздумий никогда не отказывается.

Разговор был с глазу на глаз, в прохладной комнатке, после солидного ужина. Лицо приятного начальника после коньяка стало совсем семговидным.