Вадим Сикорский - Капля в океане

«Опять этот роковой портрет», — подумала Кира и снова отвернулась, чтоб он, как прежде, не заметил выражения ее лица и невольную улыбку.

— Думал про тебя и на фронте, и снилась ты мне, и представлялась все время так, что и портрета не надо, без портрета даже лучше, совсем как живая. Меня в Москву с моим ранением решили отправить, к самому высокому начальству под крылышко. А я наотрез отказался, заявил, только в Казань хочу, мол, у меня там родственники. А у меня никого в Казани, да и на всем белом свете. Только ты одна и есть. К тебе и ехал. Без тебя и в санаторий не хотел, оттого и хлопотал о вас с матерью. Вот и все, правда свя́та про солдата.

Говоря, Чигорин смотрел не на Киру, а прямо перед собой, а Кира на него теперь незаметно косилась. Помолчав немного, он вздохнул:

— А ты говоришь, две недели! Санаторная любовь легкая, а моя-то фронтовая. Я тебе не пара, знал наперед, чем кончится, а совладать с собой не мог. С каким отрядом совладал, волки! А вот с сердцем своим чертовым сладу нет. Не сдюжил. Вот оно, высшую меру-то с какого бока я получил. Только ты не виновата, девочка. Из-за меня страдали много, мой черед пострадать.

Чигорин вдруг остановился, схватил Киру за обе руки и улыбнулся такой неожиданной улыбкой, столько в ней света, что она даже похожа словно бы на маленький яркий солнечный взрыв на его суровом лице. Чудо, как она такая в нем уцелела, выжила и проглянула оттуда, из такой темной, окопной, тюремной души. Но именно оттого-то она и казалась еще чудесней. Сперва поразила, как вспышка, а потом Кира невольно залюбовалась: боже ты мой, как это может быть, это детское, наивное, чистое выражение на т о м с а м о м чигоринском, страшном, каторжном лице!

Перед тем как войти в дом, Кира сказала:

— Дмитрий Сергеевич, я решила вообще ничего такого не допускать, пока все на свете не успокоится. Вы задели во мне… сейчас… что-то такое… я пока не могу осознать. Я всегда буду вам очень рада, выздоравливайте, навещайте нас.

— Лучшие друзья получаются из бывших врагов, — сказал серьезно Чигорин. — Помните это и не гневайтесь.

В Казани Киру ждало письмо от Лели, сестра звала в Москву. Жизнь пошла как прежде, но казанские пайки стали вконец невыносимы. И Кира с матерью решили податься на время к знакомым в Сарапул. Переехали, но вскоре и там даже скудные продукты исчезли и пайки стали совершенно казанскими. Прошло несколько месяцев, и вот однажды придя домой после работы, Кира, розовая от мороза, замерла в изумлении на пороге: за столом сидел Чигорин. Увидев ее, быстро поднялся, на лице появилась та же детская улыбка. Вытянув руки по швам, он шутливо, единым духом отрапортовал:

— В армию по здоровью не берут, партия направила руководить снабжением железнодорожников, работаю в Москве, предлагаю вам и вашей маме работать у меня, гарантирую хороший заработок и паек, правда, работы невпроворот, мама согласна, а вы?

Кира засмеялась, пожала протянутую руку.

— Давайте чай пить, я безумно голодна. Обещаю подумать, — ответила она, копируя его четкую армейскую скороговорку и выправку.

— Здесь будет хуже Казани, я ведь сюда как раз по вопросам продовольствия, — сказал Чигорин. И добавил многозначительно: — Хотя и не только! — И вдруг так по-мальчишески подмигнул Кире, что она прыснула.

Когда Чигорин ушел, Кира с матерью после долгих колебаний решились ехать в Москву. К тому же Леля звала, и вроде бы семья должна соединиться. Но на следующее утро свалился с испанкой Коля. Чигорин проявил трогательную заботу и совершил невозможное: привез доктора! И вдруг новая беда: слегла мать, а за ней и сама Кира, температура у обеих под сорок. Ежедневно навещавший их Чигорин заболел тоже. Его немедленно госпитализировали. Врач потом рассказывал Кире, как Чигорин бушевал в больнице и грозил вызвать дружка-пулеметчика, если Кире и ее семье не будет оказана немедленная помощь. Пришлось их тоже госпитализировать. Больница близко от города, маленькие деревянные домики.

Киру через несколько дней выписали. Чигорин тоже был уже на ногах и вскоре уехал на Волгу по делам. Только через неделю ослабевшая от болезни и голода Кира набралась сил навестить в больнице своих. Едва переступила порог маленькой палаты, где мать, как та сразу зарыдала и еле выговорила страшную новость: вчера умер Коля!

— Он сгорел, Кирочка, — говорила, всхлипывая, мать. — Он бредил и вдруг произнес отчетливо: «Вопрос исчерпан. Я умру от кашля. Мамочка тоже не встанет. Кирочка останется одна», — отвернулся к стене, затих, а утром оказалось: все кончено.