Камен Калчев - Двое в новом городе

Гергана вышла на кухню варить кофе. Я смотрел в приоткрытую дверь и жадно вдыхал кофейный аромат. Мне было хорошо, я даже пожалел, что, поддавшись внушению Иванчо, укорял эту женщину. Да, внушение много значит! Сейчас он сладко спит, чисто вымытый, а она варит мне кофе. Легкомысленным дозволено все. А что позволяется серьезным? Какие радости у Герганы?

Она вернулась с кофейником, над которым вился ароматный парок, разлила кофе в две фарфоровые чашечки, присела напротив. На ней был пестрый халат. Мне подумалось, что из такого материала лучше бы делать шторы. Она внимательно посмотрела на меня.

— Пей!.. Все как рукой снимет.

— Я не пьян.

— Пей! Пей!

Я осторожно взял чашечку, чтобы показать, что совсем не пьян. Кофе был великолепный. Первый же глоток принес успокоение.

— Знаю, ты против таких, как я, — начала она, устроившись в мягком кресле напротив. — Небось думаешь: вот еще, решила меня испытывать…

— Ну, что ты…

— Не отпирайся. Я все понимаю.

— Очень уж ты стала подозрительной.

— Что поделаешь, привычка.

— И то правда.

Она усмехнулась:

— Быстро ты перенял тактику моего благоверного. Он тоже всегда соглашается, чтобы избежать моих атак… А мог бы и поспорить со мной… Хочешь сигарету?

Она потянулась к пачке, лежавшей на столе, подала ее мне. Я сказал, что не курю, чем очень ее удивил.

— В самом деле?

— Никогда не курил, даже в тюрьме… Ни в первый раз, ни во второй.

— Ну а я закурю.

Она щелкнула зажигалкой, лежавшей рядом с пепельницей, прикурила. По тому, как она затянулась, как держала сигарету, видна была старая курильщица. Меня это удивило, хотел даже спросить, когда она освоила это дело, но Гергана сама уже объясняла, что курит лишь тогда, когда очень расстроена.

— Сегодня у тебя не было причин к тому, — сказал я.

— Да, не было, — рассеянно ответила она, отхлебнув кофе. — Может, просто все принимаю слишком близко к сердцу… А вы с Векиловым рассердились, что оставила вас одних?

— Но ведь детям пора было спать.

— Да, конечно.

Она глубоко затянулась, помолчала. Затем, без всякой связи с предыдущим, проговорила:

— Счастливая супруга!.. Вымыла мужа, уложила спать. В другой комнате спят дети и племянница… Что может быть лучше этого? Служба, деньги, семейное счастье…

Я вдруг подумал, что сейчас она швырнет мне в лицо чашку и выгонит прочь за то, что заявился в ее дом незваным гостем. Но она спокойно поставила чашку на стол, вздохнула:

— Жаловаться на него у меня нет оснований. Хороший парень. Отец моих детей. И честности ему не занимать. На других баб не заглядывается. Вряд ли имеет даже представление об измене. И все же что-то у нас неладно… Иногда я так тоскую по юности, по нашим молодежным бригадам. Помнишь, как ты хорохорился передо мной со своими тачками?

— Помню.

— Вы, мужчины, не любите подобных воспоминаний. А я вот до мельчайших подробностей помню, как ты объяснялся мне в любви.

— О себе я такого сказать не могу.

Она громко рассмеялась, встала и пошла на кухню за холодной водой. Яркий халат был ей давно узок — еле сходился на ее полной фигуре. Она, видно, почувствовала, что я за ней наблюдаю.

— Раздобрела, отупела… Неприятно, правда? А тогда ты остановил меня у реки и грозил, что утопишься, если не отвечу тебе взаимностью. Я засмеялась и сказала: «Ну и топись!» А ведь не утопился.

— Да, конечно!

Мы оба рассмеялись, хотя, признаться, мне было не очень весело.

— Я жестокая. Не случайно выбрала себе такую профессию.

— Почему же? Профессия гуманная. Заботишься о тружениках.

— Не особенно. Перепутье человеческих судеб… Не люблю копаться в жизни людей. И выколачивать для них летние путевки.

— Пожалуй, верно. Ты создана для иного дела. Я об этом всегда твердил. Тебе бы стать дипломатом.

— А тебе?

— Я уж такой, каков есть. Ничего большего мне не надо.

— Ну да?

— Серьезно. Я доволен своим положением.

— Какое самодовольство!.. Выпей-ка водички!

Она молча ждала, пока я допью воду и продолжу разговор. Я так и сделал. Только в свою очередь спросил ее:

— Скажи, а в чем я перед тобой провинился? В том, что не нашел сил утопиться?

— Нет, я была довольна уже тем, что ты выразил готовность умереть из-за меня. Большего мне тогда и не нужно было…

Она задумалась, потом добавила:

— Сказать по правде, я часто вспоминаю об этом случае. Особенно теперь, когда никто не пойдет из-за меня на такое. Я как будто и не живу… Или, точнее, не жила… Разве не страшно быть одинокой среди стольких приятелей и друзей, среди стольких близких и родных?.. Безобразно быстро мы постарели! Да и юношеские наши идеалы как-то быстро поблекли… Сейчас вот мы с Иванчо мечтаем переселиться в Пловдив, дать детям образование. Как-никак здесь провинция по сравнению с Пловдивом.