Камен Калчев - Генеральная проверка

«…В Елисейне трех руководителей здешних коммунистов — рабочего Стефана Трифонова, Митю Бояджиева и инженера-химика шахты «Плакальница» Йордана Куртева — каратели решили сбросить с двухсотметровой скалы на железнодорожную линию. На скале палачи предложили инженеру Йордану Куртеву отказаться от коммунистических убеждений, пообещав оставить его в живых. Он ответил, что хочет умереть вместе со своими товарищами. Тогда приговоренным предложили самим броситься со скалы. Рабочий прыгнул первым, и тело его разбилось на куски. Двое других остались стоять на скале. Их начали рубить саблями и колоть штыками. Инженер крикнул: «Из каждого кусочка моего тела взойдут ростки коммунизма!» Митю Бояджиев крикнул: «Вы захлебнетесь в каждой капле моей крови!»

Обезображенные тела казненных оставались под скалой на железнодорожной линии несколько дней…»

Все они, от профессора с генералами до кметов с сельскими стражниками, от околийских начальников и капитанов до штатских в касках, при галстуках и в остроносых лаковых ботинках, «охотников», «патриотов», членов шпицкоманд, тайных и явных агентов, полицаев и обыкновенных головорезов, реакционных националистов и белогвардейцев, церковных владык и черносотенцев, банкиров и сельских ростовщиков, предателей и доносчиков, — все они были запряжены в одну колесницу по спасению капитала, царя и короны.

С большим старанием творили они свое грязное дело. В одной из софийских мастерских по обработке бронзы начали отливать ордена и медали, кресты и значки. Генералам выделялись участки для постройки домов и дач в Софии, их награждали, выдавали им деньги из «безотчетных фондов». Они становились партнерами во владении предприятиями, их осыпали золотом…

Все они торжествовали. Били барабаны на казарменных плацах, присваивались все новые и новые офицерские звания: капитаны, майоры, полковники, генералы… Их одевали в парчу и золото, благословляли, кропили святой водой. Их прославляли и оказывали такие почести, какие им раньше и не снились.

Голос генерала Лазарова не умолкал на улицах и площадях. О генерале даже появился анекдот: увидев трех человек, собравшихся в одном месте, он приседал на корточки, чтобы его приподняли для произнесения речи… Газеты ежедневно помещали статьи, в которых поносились коммунисты и земледельцы. Тонны бумаги и чернил давили и заливали измученную страну.

Профессор Цанков обещал провести выборы. Газеты так и писали:

«…Сегодня в «Государственном вестнике» выходит указ о назначении выборов на 18 ноября. Еще не решено окончательно, когда будет отменено военное положение в округах, где оно пока остается в силе. В предварительном порядке разрешается проведение публичных собраний. Об участии земледельцев и коммунистов в выборах пока сказать ничего определенного нельзя. Учитывая полное организационное расстройство коммунистической партии и Земледельческого союза, едва ли эти партии решатся на сотрудничество…»

Выборы были еще далеко, восстановление порядка еще дальше. По дорогам Болгарии рыскали «безответственные элементы».

А нынешней ночью, «ночью сов и филинов», по поречью Огосты летел грузовик с «хорошо одетыми господами», печально известной шпицкомандой, спешившей найти Харлакова, чтобы он принял участие в руководимой им операции.

Григоров, поп Йордан и их помощники молча вглядывались в темноту. Дул сильный ветер, разносивший по окрестностям вопли и стенания. Казалось, что они не утихнут никогда…

В Соточино они прибыли глубокой ночью. Там и нашли капитана Харлакова. На базарной площади играла музыка. Капитан велел зажечь три больших костра из сухих ветвей. Возле огня танцевали арестованные мужчины и женщины. Солдаты с винтовками окружали это хоро. Грузовик с «хорошо одетыми господами» остановился на шоссе.

Они увидели капитана, сидевшего на импровизированном троне. Перед ним стояла одетая в черное, высокая, худая старая женщина. Головной платок валялся у ее босых ног. По лицу текла кровь.

Музыка гремела из-под навеса корчмы. Это были те самые музыканты, что ходили во главе Лопушанского отряда. Им приказали играть под угрозой смерти. Они играли и плакали. Пот и слезы смешивались на их черных, измученных лицах. Они знали, что играют это хоро в последний раз, и все-таки надеялись, что смилуется над ними капитан, если выдержат они все это до конца.

Капитан сидел сейчас на своем троне — большом стуле с высокой спинкой, вынесенном из церкви, — и наблюдал, как танцуют арестованные. Время от времени он вертел перед собой гибкий воловий бич с железными шариками на конце и говорил женщине: