Валентина Ермолова - Мужские прогулки. Планета Вода

Скоро Михаил Михайлович понял, что двое в группе с неудовольствием восприняли его присутствие. Ганька время от времени недружелюбно косился на новенького, а Семен вовсе не обращал на него внимания, будто его тут и не существовало. Они сразу же избрали манеру говорить через голову Фиалкова. Беседовали о чем-то своем. Ганька рассказывал о каком-то конфликте с главным архитектором города. Тот пришел в отдел требовать подписания проектной документации на застройку нового района, ну а Гаврилов, захлебываясь от возбуждения, частил Ганька, ни в какую без анализа грунтов. Еще бы! Такой эксплуатационно трудный участок, а тому, видите ли, некогда делать изыскания. Он: что вы, мол, играете в принципиального борца, хорошо сохранять невинность этого…

— Утописта, — подсказал Иван, не без удовольствия слушавший рассказ Ганьки.

— Да, хорошо, мол, сохранять ее, относясь к жизни, как к шахматной игре. А жизнь, в отличие от утопии, это сплетенье непредвиденных обстоятельств, горящий план, звонки сверху, нажим со всех сторон…

— Ну? — поторопил Ганьку Семен.

— А Гаврилыч: в шахматы, мол, не играю. А что касается моей трактовки утопии, то утопист вы, коль скоро путаете профессионализм с «чего изволите-с?».

— С чем, чем? — заинтересовался Семен.

— Профессионализм рентабелен, он экономичен, хотя бы потому, говорит Гаврилыч, что не требует дополнительных средств на переделки и доделки. Непрофессионализм же аморален, ибо слишком дорого обходится обществу! Поняли?! — Тут Ганька даже глаза зажмурил от восторга и избытка чувств. — Ну, тут он, архитектор, такое стал орать, а потом побежал жаловаться… — Ганька ткнул пальцем наверх.

— Ну довольно трепаться, циркач, — оборвал парня Иван недовольным тоном, однако с улыбкой снисходительной и поощряющей.

— Да не бери ты себе в голову, — утешает Ивана Семен.

— Дельный совет, как всегда, — иронически усмехается Филипп.

— Эх, устал я что-то, братцы вы мои, — вздыхает Иван, — устал от этого кавардака, в который превратилась наша жизнь. Плюнул бы на этот театр абсурда и подался в лесники!

— Думаю, там те же проблемы, — высказывается Филипп, нервно потирая длинные впалые щеки.

— Вот и я говорил то же самое, — воодушевленно произносит Ганька. — Лучше взбодриться как следует! «Поводить козу», отвести душу…

— Ты уже раз «отвел душу», — передразнил Ганьку Семен. — Набухался тогда, на ушах, поди, приволокся в общагу?

— Обошлось бы, если б не Высшие науки… Представляете, смотрю, а у Высших наук рюмка от стола отрывается и плывет по воздуху…

— Будет врать! — недовольно заметил Филипп.

Все засмеялись.

Фиалков чувствовал себя дурак дураком. Ему хотелось вступить в беседу, но, как назло, никакая мало-мальски толковая мысль не приходила в голову. И чем дольше он молчал, тем острее ощущал необходимость хоть что-то произнести, как-то вмешаться в разговор. Он видел, как все холоднее, все враждебнее косился на него Ганька, по-видимому, принимая его за молчаливого дурака, все отчужденней и равнодушней делалось лицо Семена. Тогда Михаил Михайлович с ненавистью уставился на Семена, считая его виновником своего дурацкого положения, но тот упорно не замечал постороннего человека, и все тут.

— Повторим? — предложил Иван.

Семен брезгливо поморщился.

— Пойло — дрянь. А получше ничего в этом заведении не имеется. Да и домой пора — отметиться. Матери обещал…

— Простите, как… э… отметиться? — простодушно поинтересовался Фиалков, предварительно кашлем очистив горло, осипшее от долгого молчания. Он решил вступить в разговор хотя бы ценой собственного унижения.

Семен глянул на него с нескрываемым презрением, остальные заржали. Гаврилов тоже взглянул на Фиалкова с неодобрением, но, видимо, что-то понял и предпринял попытку спасти его репутацию.

— Бог мой, скольких важных вещей не знают эти одинокие мужчины! Да, я забыл вам сказать… Михаил Михайлович — мой давний друг по Северу. Оказывается, он давно здесь, а я и не знал… В общем, мой друг — ваш друг.

В его голосе прозвучала вкрадчивая, еле приметная властность, но те, кому она предназначалась, услышали ее.

— Да ну? Тот самый?! — преувеличенно обрадованно воскликнул Ганька.

— Вот как? — повертев на пальце перстень, только и спросил Семен. Но сразу заметно присмирел и погасил в глазах огонек вражды.

Михаил Михайлович был благодарен Ивану за вмешательство, но в то же время ему стало и неприятно, точно он сам не справился бы с этими охламонами…