Ивайло Петров - Избранное

Дед Георгий недвусмысленно дал понять будущим сватам, что не собирается попусту языком молоть, и после столь деликатного предисловия многозначительно откашлялся и замолчал. Воцарилась минутная тишина. Все сидели будто воды в рот набрав. И тогда дед, почесав голое темя ногтем указательного пальца и оставив на голове пунцовый след — след глубокого душевного волнения, смело ринулся в атаку.

— Товар ваш, и мы ждем вашего слова, — сказал он. — Что же касается нас, то мы можем голыми руками взять девку и увезти домой.

— Глядите, как бы боком не вышло! — вмешалась Каракачанка. — Больно прыткие…

— Тогда ждем вашего слова!

Каракачанка назвала условия, дед и бабка переглянулись, и глаза у них полезли на лоб.

Мать не подозревала, что за нее заломят такую цену, она еще больше зарделась, на этот раз от счастья. В отличие от шкафа, например, или коровы, мы, люди, испытываем огромную радость, когда нас оценивают втридорога. И даже, пожалуй, принимаем высокую цену за подлинную меру счастья. Дед Георгий, заметив ее смущение, подал знак глазами, и мать вышла в соседнюю комнату. Она сидела там в потемках, и душу ее распирала гордость. Отец, который ее в грош не ставил, теперь запросил за нее три тысячи левов деньгами, годовалого бычка, две пары юфтевых сапог (для моего будущего дяди по матери, который потом подрос, а тогда был малолеток и мирно себе посапывал под домотканым одеялом), четыре золотые пендары и еще много всякой всячины — вещей первой необходимости.

У деда сперва мелькнула мысль встать из-за стола и с чувством достоинства удалиться восвояси, но он переборол врожденную гордость и в свою очередь полез на рожон. Мы, дескать, не какие-нибудь скупердяи, согласны на все, только вперед хотелось бы знать, какое приданое принесет в дом сноха! Вот, мол, в чем закавыка! Он так разошелся, что нарушил этикет: не дождавшись, пока его министр иностранных дел откроет стрельбу, дед сам послал снаряд, начиненный шрапнелью. Требую, дескать, дюжину овец, телку, четыре пары стеганых одеял, двадцать пять рубах, четырнадцать головных платков, десять пар носков, десять декаров — то есть гектар — земли (той, что возле кургана, поближе к нашему селу)…

Противник встретил выстрел спокойно, словно знал, что дед пальнул холостым. И впрямь, все остались целы и невредимы, снаряд просвистел над их головами и разорвался далеко позади, сразив какую-то жалкую мошку. Целых четыре часа обе стороны демонстрировали друг перед другом свою гордыню, ведя обстрел из разнокалиберного оружия. Но это в порядке вещей, люди всегда стараются выдать себя не за тех, кто они есть, вернее, выдают себя за кого-то другого. А уж мы, жители Добруджи, всегда были воплощением гордости и достоинства. Неудивительно, что у нас родилась поговорка про голое брюхо и пару пистолей, смысл которой иными словами можно выразить так: на брюхе шелк, а в брюхе щелк. У нас не переводятся люди, что ходят с подведенными животами, однако шапку ни перед кем не ломают. Приезжайте в Добруджу, вас встретят радушно, накормят, напоят, но ни один человек при встрече не снимет шапку. Мы снимаем шапки только перед покойниками, поскольку считаем, что только мертвые достойны такой чести.

Чем больше пьянели договаривающиеся стороны, тем более деловой характер принимали переговоры. К полуночи дед вдруг великодушно уменьшил число овец до двух (кстати, к такому решению он пришел в самом начале), одеяла тоже свел к двум, отказался от телки, только землю требовал всю сполна, не желая уступить ни пяди. Дедово великодушие было истолковано противной стороной как добровольная капитуляция, да иначе и не могло быть: война есть война — сложивший оружие обязан принять условия перемирия. Слов нет, дед допустил роковую тактическую ошибку и сам себе навязал жесткие условия контрибуции, хотя до контрибуции, как мы увидим дальше, дело не дошло. Материна родня непоколебимо стояла на своем. Дед всячески унижался, чтобы дело стронулось с места. И крестом себя осенил, и несколько раз так хлопал деда Георгия по лапище, что у того шапка с головы сваливалась, но все напрасно. Не спасло положения и красноречие Баклажана.

У деда накипело на сердце, он встал из-за стола, нахлобучил шапку. И хоть непомерно зол был на деда Георгия, в последний раз протянул руку: мол, выдели два декара земли, и ударим по рукам, как люди.

— Земли не дам ни вершка! — взвился дед Георгий.

— Да кто же нынче выдает дочь без земли? — воскликнул дед. — Завтра дети пойдут, что останется им от матери?