Велько Петрович - Избранное

Временами в голову ему приходила сумасшедшая мысль, что, если собрать в одно место все зерно земного шара? Получилась бы гигантская гора, а он бы подошел и зачерпнул одну горсть. Если бы соединить воедино все сущее — и воды, и скалы, и планеты, и людей, увидеть бы все это единым махом, а потом отделить одно-единственное, только тебе принадлежащее существо, заключить его в объятия, поцеловать и закрыть глаза. Он и сам не мог понять — одно это желание или два? При мысли о просторах или больших скоплениях чего-либо ему всегда становилось больно от сознания, что он одинок, что рядом с ним нет женщины. Одной-единственной из миллионов женщин, живущих на свете.

Душко вышел на стерню и остановился, прислушиваясь, как овцы где-то неподалеку щиплют невидимую траву. Их запах, такой противный в избе, куда чабан вносит его вместе со своим тулупом, здесь, на равнине, когда ветер приносит его легкими порывами вместе с дымом и звоном колокольчика барана-вожака, кажется приятным и естественным, и в то же время разжигает в глубине души тоску и страсть. В темноте мимо прошел парень. Душан узнал его и почему-то не спеша направился за ним следом. Парень шел прямо к забору Йосимова дома. Душан обошел вокруг дома и остановился неподалеку. Прислонясь к забору и поставив на землю ведро, стояла Мица и, скрестив ноги, вертела босой ступней, не спуская с нее глаз. Парень, работник одного из окрестных хуторян, положил на забор руку, совсем рядом с головой Мицы.

— Лопни мои глаза! — клялся парень, стараясь ее в чем-то убедить.

— Да уж точно, если бы бог услышал вас, все парни давно бы ходили кривые!

— Не люб я тебе, вот ты надо мной и смеешься, — вздохнул он.

— А раз так, зачем зовешь, разговоры разговариваешь? — резко ответила она, хватаясь за ведро.

— Мица, — глухо вскрикнул парень и положил на забор и вторую руку, оказавшуюся совсем рядом с ее лицом. Чувствовалось, как у него дрожат и руки и ноги. Но, держа ее, как в ловушке, он не приближался к ней, не касался даже краешка ее платья.

— Мица, солнце мое, не заставляй меня в своем горе признаваться, ты же знаешь, что я тебя люблю больше жизни!

Душан начал точно так же дрожать в своей засаде. Его душила ревность, хотя он и понимал, что она глупа и беспричинна. Ревновать эту деревенскую дуреху к крестьянскому парню, с которым она тоже явно играет! Но поведение и голос парня восхищали его и в то же время причиняли боль. В его голосе слышались теплые воркующие нотки, какие можно услышать и у самых образованных юношей из лучших домов, когда они платонически влюблены. Ему вдруг стало не по себе от этого голоса, и он начал громко и фальшиво откашливаться; увидев, как оба они вздрогнули, он злорадно усмехнулся. Мица, не сказав ни слова, схватила ведро и убежала, а парень, убрав руки, прижался к забору.

Душан еще раз обернулся, чтоб насладиться видом уходившего ни с чем соперника, и вернулся в дом.

Четверть часа спустя молодой господин крикнул в окошко:

— Мица, а Мица, подай-ка мне стакан холодной воды!

— Только не пейте все сразу, раскашляетесь, — дерзко ответила она.

— Ты еще смеешь! — вспыхнул Душан. — Мица, послушай, я завтра уезжаю. А тебе вот что хочу сказать. Перебирайся-ка ты лучше в город, будешь учиться шить или еще что-нибудь в этом роде. Не выходить же тебе за батрака, ты вон какая красавица!

Мица смутилась, но быстро взяла себя в руки.

— Из своей кожи не выскочишь, мать моя мужичка, и я не хуже и не лучше… А что это вы обо мне хлопочете? Будто у вас в городе не о ком заботиться. Уж я-то знаю.

— Да что ты знаешь?.. Послушай…

— О господи, что мне слушать, когда вы все руки в ход пускаете!.. Я ведь и без рук понимаю!.. В городе-то вы на меня и не посмотрите, а то я не знаю!

— Что говорить зря? Приезжай, увидишь. Все, что захочешь, куплю тебе.

— Э, все вы не можете, даже если захотите!

— Да в чем дело?

— А в том, что вы барин!.. Не зря говорят наши старухи: у господ на языке мед, а на сердце лед, берегитесь, девки, господ! — Мица покачала головой, подмигнула ему, погрозила пальцем и исчезла.

Душан перевел дух, повернулся, чтобы идти в дом, и столкнулся со старой венгеркой Верой, жившей на хуторе.

— Ты что здесь делаешь, старая колдунья? Подслушиваешь, а?

— Что, не дается, чертенок деревенский? Ничего, ничего, барин, вы ей только хорошие слова повторяйте. Бабы все дуры, что наши, что ваши, знай нахваливай. Шепните ей на ушко хорошее словечко к будьте покойны. Она и брыкается и отнекивается, а словцо вползло золотой букашкой ей в голову и жужжит, так что девушка и ночью проснется, спать не может, ворочается. И жужжит, напевает ей словцо, пока она в него не поверит. И сама полетит в руки охотнику… Бабы все с придурью!