Велько Петрович - Избранное

Перед обедом Мица принесла молодому барину воды умыться. Отец его задержался во дворе, отдавая еще какие-то распоряжения. Душко показалось, что она все еще дуется. Она низко повязала голову платком, чтобы не было видно загорелого лица, но юбка по-прежнему так и плескалась вокруг ее ног.

— Эй, Мица, что это с тобой? Ты что, обиделась? Да ей-богу же, ты так гораздо красивее.

— А ваши барышни как выглядят, когда по дому работают?

— Конечно, не так, как ты! Поэтому им и надо наряжаться или прятаться, когда они что-нибудь делают.

— Потому они вам и нравятся!

— Они нам нравятся прифранченные, а вы и так хороши, поняла!

— Ну, и невпопад ваш выстрел!

— Ничего, следующий попадет!

— Ружье дрожит!

— И где ты только нашла огниво для своего языка?

— Дядька из Вены привез.

— А зачем же тогда я в Вену ездил?

— Ничего, вижу, вы тоже много чему научились!

— Ай да девочка выросла! — воскликнул Душан, пытаясь обнять ее за плечи.

Но она вырвалась и встала в дверях, уперев руки в бока.

— Вы тоже не вчера родились, как я погляжу!

Посмотрев на нее, Душко заметил, что она все же немного набелилась, и с самым серьезным видом подошел ближе:

— Кроме шуток, Мица, что у тебя на глазу? Постой-ка, я сниму! — И, неожиданно обняв ее, провел рукавом по щеке: — Дай-ка расчищу место для поцелуя! — Но девушка, сразу почувствовав опасность, вся сжалась и со смехом выскочила на террасу.

— Рубите дерево по себе!

Отец согласился не вводить Душана до осени в торговые дела и оставил его на хуторе — пусть насладится природой после столичной жизни. Молодой человек тут же, почти без всякого перехода, вошел во все тонкости хуторской жизни — ведь под каждым городским пиджаком скрывается тоска по широким просторам гор, морей или равнин, по непосредственному соприкосновению с землей, с растениями и животными, да и с людьми, близкими к природе. Каждый день он ездил в город и возвращался назад, не ощущая никакой раздвоенности. Мица вначале была для него лишь частью этого летнего отдыха на хуторе. Деревенские забавы, догонялки, борьба, мгновенные объятия долгое время были окрашены смехом и беспечной болтовней, напоминавшей детство, и были естественным его продолжением. Но однажды они остались вдвоем во всем доме — мать варила в земляной печке под тополями в большом котле гуляш для жнецов, а остальные были в поле: кто крестцы ставил, кто молотил. Долго он гонялся за ней по комнатам, пытаясь отнять початок недозревшей кукурузы.

— Вам нельзя, зубы почернеют, что скажут барышни? — кричала Мица.

Наконец Душан догнал ее, и снова началась возня. Но вдруг они перестали смеяться и услышали свое тяжелое дыхание.

Мице стало жарко и страшно. Собрав все силы, она вырвалась и убежала в угол комнаты, вся растрепанная, задыхаясь и держась за сердце.

— Не трогайте меня, не надо! — едва пробормотала она.

Ее тихий, решительный, странно изменившийся голос заставил его остановиться. И прежде чем он поборол чувство стыда, она посмотрела на него горящими глазами:

— Не приставайте ко мне. Мало вам ваших городских.

— Мица, да ты что, с ума сошла, да не нужны они мне вовсе, клянусь тебе!

— Ну так и меня не трогайте, я и нашим не даюсь!

— Не буду больше, богом клянусь, руки буду держать за спиной, только давай помиримся, — говорил он ласковым, примирительным тоном, неслышными шагами, как ночной зверек, подбираясь к ней.

У Мицы расширились зрачки, она прижалась спиной к стене; задержав дыхание, она подождала, пока Душко, вытянув губы, совсем приблизился к ее лицу. Тогда она фыркнула, присела на корточки, и молодой человек со всего размаха ткнулся носом в стену. Мица, задыхаясь от хохота, бросилась к двери, но Душко успел поймать ее за юбку. Снова началась еще более ожесточенная борьба. Со стороны можно было подумать, что дерутся два самых лютых врага. Мица, всхлипывая, шептала: «Пустите, пустите сейчас же, я закричу, пусть все видят, какие вы!» Но кричать не стала, видимо все еще надеясь на свои силы. Потом она выскользнула из его объятий, вспрыгнула на кровать, схватила со шкафа большое красное яблоко, впилась в него изо всех сил зубами и, сверкнув глазами, протянула его сверху ошеломленному Душко, повернувшись к нему спиной и заломив за спину руку:

— Вот я какая!

Он остановился от неожиданности, и, пока он разглядывал белый влажный полукруг, оставленный ее зубами на румяном яблоке, она прыгнула к двери и убежала, оставив за собой резкий, щекочущий ноздри запах шафрана.