Шамиль Идиатуллин - Последнее время

– Может, никуда еще, – бодро ответил Озей и вскочил, слишком быстро, постаравшись не зашипеть, подобно Лую, от стукнувшей в спину боли. – Ладно, пойду гляну, что там с этим.

– Я с тобой, – неожиданно сказала Айви, поднимаясь и отряхивая штаны – совершенно чистые, кстати.

– Н-ну… ладно, – согласился Озей, но на этом остановиться, как всегда, не сумел. – Мне-то положено, отвечаю, раз спас.

– Зря спас, – тихо сказал Эврай. – Из-за него всё.

– Нет, – отрезала Айви. – Трехсмертник Чепи им обещала. Она его вырастила. Они к ней пришли. Кул-то при чем?

– При всем, – процедил Эврай.

Шагнувший было прочь Озей остановился и сказал:

– Арвуй-кугыза говорит, Кул всех нас спас, всех мары. Без него уже вторглись бы шестипалые из каменных пещер и убивали бы всех подряд, как… А теперь не вторгнутся. Кто спас, за спасенного отвечает, так? Значит, Кул за нас отвечает теперь. Смешно, да?

Он потоптался и добавил:

– А ты говоришь – зря.

Махнул рукой, обозвал зарычавшего Луя и пошел.

Сылвика говорила, что Кул отлеживается в сыродельне, но его там не было. На полу лежал смятый войлок без следов спального гриба или мха, но и с ними было бы непонятно, как там можно не то что отлеживаться, но вдохнуть-выдохнуть больше пяти раз: сумеречно, тесно, воняет кислым, неба не видно, и постоянное ощущение мелкого сора, оседающего со стен на волосы и за шиворот. Или чешуек тьмы, створоженной в грязь.

Озей и Айви, переглянувшись, поспешно вышли, отдышались и принялись искать вокруг. Не нашли бы, к тому же окликать Кула они почему-то стеснялись – да Озей подозревал, что бесполезно это было, не отозвался бы Кул, – если бы не Луй. Он метнулся туда-сюда и, радостно задрав хвост, рванул через все поле мимо запоздало возмутившихся овец. Айви пошла следом, а Озей побежал: несколько мгновений он потерял, пытаясь сообразить, что это за примятая полоса такая, незаметная глазам, но ощутимая ногами, вдоль которой они следуют. Будто через все поле тащили небольшой валун.

Луй проскочил объеденные кусты, достиг двойного ряда крушины и черемухи над Талым овражком, отчеркивающим луга от Меловой рощи, и запрыгал там, шипя и потявкивая.

Со стороны под черемухой не было видно ничего, кроме каймы палой листвы, недогнившей с прошлой осени. И только в двух шагах становилось понятно, что не листва это, а босые бледные ноги, а дальше проявлялся и сам человек, как проявляется прильнувшая к стволу неясыть – если всмотреться и если знать, что́ высматриваешь.

Кул лежал навзничь и смотрел в небо. Небо и немножко черемуха отражались у него в глазах, в лице, на всём теле, которое было голубоватым и будто исчерканным ветвями, хотя теперь Кул был не в нелепой одежде с колбасными перевязками, которую носил круглый день круглый год, а, как и Эврай, в длиннющей, наголовником на бритой макушке, подолом чуть выше ссаженных лодыжек, лечебной рубахе. Сразу видно, побывал в лапах Сылвики.

Ни на подошедших людей, ни на увлеченно обнюхивающего подол рубахи куну Кул внимания не обращал, как будто не видел и не слышал. Луя это не смутило, он, перепрыгнув густо смазанные белесым заживителем щиколотки Кула, ловко ввинтился в основание куста и рывками стал продираться к чему-то увлекательному только для него. Людям было сложнее. Айви, помявшись, показала Озею, что можно и идти, наверное. Озей мотнул головой, перебирая несколько принятых, но совершенно негодных сейчас приветствий, и сказал наконец:

– Неба и воды твоей земле.

Кул не пошевелился, моргнул только. Так и смотрел вверх сквозь жидкие ветки.

Луй в глубине куста забуянил, вереща, и вдруг затих, лишь бурчал чуть слышно. С веток на лицо Кулу опал мелкий мусор. Соринка угодила в глаз, веки задергались и набухли слезой, но Кул не шевельнулся.

Айви, поколебавшись, присела у головы Кула, убрала сор и умело вынула соринку из глаза. Кул явно собрался отдернуть голову, но одновременно и не успел, и передумал. Айви, потирая палец о палец, смахнула соринку в траву и сказала:

– Здоровья тебе и света, Кул. Спросить хочу. Можно?

Кул напрягся, выжидая. Ждал, ждал, понял, что без его разрешения вопроса не будет, выдохнул, чуть опав и расслабившись, вдохнул и ответил:

– Да.

Голос у него был тихий и севший.

Айви покосилась на Озея, будто решая, надо ли ему слышать или нет, и этого было не исправить, хотя спросила она громко:

– Эта… шестипалая, она на тихую лайву прыгнула, да?

Молодец, что не брякнула «твоя» или «одетая как ты», подумал Озей, а Кул тихо, но отчетливо сказал: