Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Филип?

Филип?

Филип?

Филип?

Филип?

Филип, ты меня слышишь?

Филип?

Филип?

Филип?

Филип, милый, ты меня слышишь?

Филип?

Филип?

Филип?

Филип?

Филип, дорогой?

Филип?

Филип?

Это я, дорогой.

Филип?

Сон цепляется за мои глаза, как мокрая одежда, пытаясь утянуть меня в темноту.

Она держит меня за руку и говорит:

– Филип.

Она спрашивает:

– Филип, ты меня слышишь?

Она повторяет:

– Филипп, милый, ты меня слышишь?

Я кричу: «Да», но это звучит как шёпот.

Она говорит:

– Филип, у тебя всё в порядке. Ты в больнице, но с тобой всё хорошо.

Она улыбается, и улыбка дает волю слезам в её глазах, и они бегут по её лицу, словно это гонка, к её подбородку.

Она говорит:

– Я люблю тебя.

Она сжимает мою руку и гладит её.

Я говорю:

– Лия.

Она говорит:

– Что, милый?

Я спрашиваю:

– С Лией всё хорошо?

Она говорит:

– Да. С ней, да. Она вышла из больницы два часа назад. Она в порядке. Она ушла со своим братом. Она сказала, что собирается в Новую Зеландию.

Я говорю:

– Дядя Алан.

Она спрашивает:

– Что?

Я спрашиваю:

– С ним всё хорошо?

Она кивает и говорит:

– Попробуй ещё поспать, дорогой. Врачи говорят, что тебе нужно спать.

Я говорю:

– Что с ним?

Она говорит:

– Попробуй поспать.

Филип?

Филип, скажи что-нибудь.

Филип?

Филип, ты там?

Филип?

Филип, пожалуйста.

Филип, поговори со мной.

Филип?

Филип, я знаю, ты меня слышишь.

Филип?

Филип?

Филип?

Мимо прошли две медсестры, и я смотрел на них, идущих свободно, и думал, что, должно быть, странно быть медсестрой – всё время чувствовать, что тебе повезло и ты здорова, не страдаешь от боли и можешь свободно ходить. Но от этого, наверное, и грустно, потому что ты знаешь, где заканчивается жизнь.

Мама потрепала меня по руке и сказала:

– Доктора говорят, завтра ты сможешь пойти домой.

Я посмотрел на пустое кресло рядом с ней и спросил:

– Где Дядя Алан?

Мама сказала:

– Он всё ещё здесь. Он в другой части больницы.

Она подобрала губы, втянув их в рот, и закрыла глаза, и это меня обеспокоило, и я спросил:

– Он умер?

Она сказала «Нет» так быстро, будто, если бы мы оставили висеть в воздухе слово «Умер», то так могло бы и произойти.

Она сказала:

– Врачи говорят, что он чувствует себя хорошо. Он просто ещё не проснулся, вот и всё.

Я сказал:

– Уже два дня прошло.

Она сказала:

– Да, Филип. Да. Но всё будет хорошо. С ним всё будет в порядке.

Я не думал, что когда-нибудь всё будет в порядке, но я сказал:

– Да. С ним всё будет хорошо.

Потом Мама залезла в свой пакет из Morrisons, в котором были маленькие апельсины, достала газету Newark Advertiser и сказала:

– Они нашли их.

– Что? – спросил я.

Она дала мне газету и сказала:

– Смотри.

Я посмотрел на титульную страницу, большой заголовок сообщал:

Там были фотографии трёх мужчин, которых я никогда раньше не видел, и я начал читать статью, а там говорилось:

«ВЛАДЕЛЬЦЫ ПАБОВпо всему району Ньюарк и Шервуд могут спать спокойно – наконец арестованы трое мужчин, ответственных за хулиганские погромы и грабежи местных пабов. Схваченные полицейским подразделением быстрого реагирования в ходе погрома в пабе „Голова Турка“ в Бальдертоне признались в подобных грабежах со взломом в пабе „Робин Гуд“ в Коллингеме, а также в „Замке и Соколе“ в Ньюарке».

Я снова посмотрел на фотографии, и там были не Дядя Алан и не Терри-Сонный Глаз.

После того как Мама ушла, оставив мне маленькие апельсины, я думал про другие вещи, про аквариум и про то, как Терри-Сонный Глаз отпустил мою шею, и про всё, что говорил Призрак Отца, всё это мелькало вспышками у меня в голове, и я думал: «Что правда? Что неправда?» Я пытался думать о тех вещах, которые я знал определённо, и их было только шесть, тех, что я знал наверняка:

Папа умер на мосту возле Келхэма.

Трое мужчин пришли и разгромили Паб.

Мои рыбки расплавились.

Мистер Фэйрвью погиб в пожаре в Автосервисе.

Дядя Алан спас мне жизнь.

Я, Дядя Алан и Терри-Сонный Глаз спасли жизнь Лии.

И я подумал о расплавленных рыбках. Я думал, что это мог быть и не Дядя Алан. Это мог быть несчастный случай. Мама, возможно, сбила нагреватель, когда вытирала пыль, а я обвинял его, как Император Нерон обвинял Христиан, а Римляне обвиняли Нерона, и я оглянулся на всех больных в кроватях.