Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

– Я понял. – Лицо Фредерика внезапно стало серьезным. – В случае Стеллы – да, пожалуй, я тебя понял. – Дверь внезапно захлопнулась, когда ушла покупательница, колокольчик звякнул и замолк. – По-моему, дела с этим домом и с твоей семьей еще не закончены.

Джульет тяжело вздохнула и спросила в наступившей тишине:

– Фредерик, как ты думаешь, Нед Хорнер уничтожил свою картину? Как ты думаешь, он сжег «Сад утрат и надежд»?

– Почему ты спрашиваешь меня об этом?

– Я и сама не знаю. Просто у меня возникает странное ощущение, когда я вхожу в дом. Я изучала его творчество почти всю взрослую жизнь, но никогда не жила в доме самостоятельно. То, что он сделал. Со своей семьей. – Они взглянули друг на друга. – Знаешь, я не могу это объяснить. Но не думаю, что он мог бы так поступить. Просто не думаю. Грэнди тоже не верит. Вернее, не верила.

– Я согласен с тобой и с твоей бабушкой. Иногда я тоже не верю, что он был способен уничтожить ее. В конце концов, там он с поразительной точностью написал своих детей. И он потерял их. Он потерял все. – Фредерик отодвинул от себя чай. – Где же тогда она?

– Не знаю, – ответила Джульет. – В том-то и дело.

Ее слова негромко прозвучали в тишине комнаты, набитой вещами из прошлого.

Разговорчивый кэбмен обещал довезти ее до коттеджа, но засомневался, когда они подъехали к Хэм-Коммон.

– Шибко узко у пруда, – заявил он, качая головой. – Грязюка вона какая. Коль я спущусь с горы, лошадки не втащат меня обратно. Ссажу-ка вас тута, и вы пройдете пешим манером. Прогуляетесь по свежему воздуху, пользительно это. – Он помог Мэри выйти из кэба и выжидающе уставился на нее. Она опустила глаза и туже запахнула старую мамину шаль. У нее не было денег на чаевые, и он уехал, недовольно бормоча. Впрочем, Мэри мгновенно забыла о нем; наконец-то, наконец-то после стольких лет у нее было легко и радостно на сердце.

Там, впереди, всего в нескольких сотнях ярдов ее ждала Лидди, она была там! И хотя эта местность была ей совершенно не знакома, там был дом ее сестры. Значит, ей там все понравится. Над ее головой сиял голубой купол мартовского неба, кое-где еще белели снежные пятна, но на опушке перелеска, обрамлявшего общинный выгон, уже отважно цвели первые нарциссы. Дорога в самом деле раскисла, и Мэри пришлось идти по сырой траве, спотыкаясь и поскальзываясь, под ледяным ветром, обжигавшим лицо. Холодная, сырая зима все еще не желала отступать.

Впереди Мэри видела неопрятный деревенский пруд, цепочку крестьянских домов и, немного в стороне, две маленькие постройки из красного кирпича, старинные надвратные дома возле Хэм-Хауса. Та, что слева, была темной, облезлой, с выбитыми окнами. Но в другой обнаруживались признаки жизни; над высокой трубой поднималась черная спираль дыма. Мэри крепко сжала саквояж маленькой рукой в перчатке. У нее щекотало под ложечкой. Сейчас она увидит свою милую сестру, которую любила больше всего на свете. Увидит впервые после ее венчания.

– Заходи, заходи, давай я сниму с тебя пальто – погляди, Мэри, погляди, какая я стала хозяйственная. У нас даже есть вешалки. Их сделал Далбитти – ой, смотри. Милую старую шаль можно повесить тут. Мне нравится твоя шляпка, Мэри, она французская? Черная соломка – шикарно. У тебя побледнели шрамы, сестрица, я их почти не вижу, – не смущайся, это правда! Сейчас мы выпьем чаю, ладно? Увы, свечки так коптят, Мэри, тебе это неприятно? Ты закашлялась. Сейчас я открою окно. Свечка сальная, потому что мы не можем позволить себе восковую, и запах довольно тяжелый. Далбитти прислал пчелиный воск, но мы уже весь израсходовали. Коридор тут довольно узкий – осторожнее, не стукнись о дверь головой – о! Ой, Мэри. Извини…

– Ничего страшного, милая Лидди. – Мэри потерла ушибленную голову и взяла сестру за руки. – Перестань суетиться, дай мне посмотреть на тебя!

– При таком скудном свете ты все равно ничего не увидишь; увы, дом наш бедный и темный, – ответила Лидди, осторожно выдернув руки. После прихода Мэри она не стояла на месте, а металась туда-сюда и непрерывно говорила. У Мэри заболела голова – она так ждала эту встречу. Она наивно думала, что у них сохранятся прежние отношения. Но разве это возможно? Ее Лидди, раньше сидевшая взаперти в своей комнате в сорочке и шали, превратилась в молодую замужнюю женщину. На ней была прелестная блузка из белого батиста с широкими рукавами и квадратной кокеткой, а на плечах бархатная накидка, украшенная павлиньими перьями и скрывавшая подозрительно располневшую талию. Юбка была из темно-гранатового бархата, маленькие ботинки начищены до блеска. Сестра держалась уверенно, она была у себя дома, жена молодого, перспективного художника, и в то же время она показалась Мэри совершенно чужой и незнакомой. Мэри внезапно занервничала.