Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Фредерик кивнул:

– Дорогое дитя. Ты тоже не изменилась. Нет, не протестуй. Ты как была, так и осталась невинной девой с картин прерафаэлитов – в огромном и скверном мире. Да-да, не спорь. – Он обвел взглядом ее растрепанные волосы, грязные, испачканные глиной и кровью джинсы, которые она не успела переодеть, застиранную клетчатую рубашку. Но Джульет все равно была польщена, впервые за долгое время. – Это так, моя дорогая, сейчас ты еще красивее, чем была в двадцать лет. – Он протянул руку под стол, и от этого давно забытого жеста у Джульет сжалось сердце. – Беатрис, – сказал он.

– Да? – Би посмотрела на него.

– Ты можешь посмотреть для меня на эти штуковины?

– Ну, вообще-то, я ничего не понимаю в старинных вещах… – торопливо ответила Би.

– Понимаешь, – уверенно сказала Джульет. – Ты блестяще разбираешься.

– Это предметы для кукольного домика, Би. Твоя мама знает, что я собирал их много лет. У некоторых, правда, не та величина или форма. Но Джульет сказала мне по телефону, что ты тоже любишь кукольный домик и у тебя прекрасный глаз. Я так рад, что домик вернулся в Соловьиный Дом. Поройся в этом ящике и возьми все, что, на твой взгляд, годится для домика, хорошо?

В его голосе прозвучала решимость, и он отдал девочке ящик.

– Конечно, – промямлила она без энтузиазма, но Джульет заметила с удивлением, как сверкнули глаза дочки, когда она заглянула в ящик.

– Большое спасибо, деточка. Я признателен тебе за помощь.

– Скажите, сколько мы вам должны, Фредерик.

Старик махнул рукой:

– Это мой подарок. Я в долгу у вашей бабушки по многим причинам. Когда-нибудь я объясню, почему и как. Но пока помолчу, уж простите.

Лавка «Паскаль & Co.» на Хай-стрит была узкой и длинной. Уличный шум затихал по мере удаления от двери. В первой комнате продавались ювелирные изделия, на выстланных бархатом лотках лежали украшения, которые носили в мочках ушей, на пальцах и шее люди, которые давно умерли. Джульет когда-то гадала, кто это был. Во второй комнате на полках стояли книги с золотым тиснением. Рядом были выложены гравюры и офорты, их можно было листать и смотреть; на стойке были выставлены старинные зонтики и трости. В глубине магазина виднелась массивная и темная викторианская и георгианская мебель: «Антиквариат, подлинники, не подделка», гласила реклама в витрине.

В пригожую погоду Фредерик выносил на улицу перед лавкой плетеные кресла, перевернутые плетеные корзинки и собачью миску. Сам он сидел в первой комнатке за своей конторкой с гроссбухом и кассовым аппаратом, и за тридцать лет существования лавки в ней ничего не изменилось. Фредерик обладал хорошим вкусом, был честным и осмотрительным и благодаря этому заработал себе неплохую репутацию не только среди местных жителей. Лондонские дилеры заглядывали в его лавку по дороге на уик-энд, чтобы взглянуть на новые поступления или посоветоваться.

Фредерик жил в Годстоу с 80-х. Уроженец маленького городка в Бретани, он перебрался в этот забытый богом уголок, повинуясь своему капризу, потому что, по его словам, он любил Англию. Он стал одним из ближайших друзей Грэнди – а в конце концов одним из немногих, с кем она не спорила и не ссорилась.

Когда-то Джульет провела много счастливых минут и даже часов, прыгая вокруг лавки и в крошечном, мощенном камнем садике за домом, и знала это место как свои пять пальцев. Всякий раз, заходя внутрь лавки, она находила там еще что-нибудь чудесное, что ей ужасно хотелось купить. Нежно-голубой дорожный набор с крошечными хрустальными флаконами для духов и розовой воды, кольдкремом и тальком. Набор фотографических пластинок с викторианским маскарадом. Крошечное издание «Истории Англии» Джейн Остин размером со спичечный коробок и, конечно, мебель для кукольного домика.

Скорее всего, не в Соловьином Доме, а в этой лавке, где Фредерик рассказывал ей об искусстве рококо, или о викторианских камеях, или о посуде от Кларисс Клифф, полюбила Джульет старинные вещи. И именно в этой лавке она, капризный подросток с длинными волосами и в широкой юбке, услышала от Фредерика, что идти вместе с толпой удобно и хорошо, но в конце концов оказывается, что лучше всего идти своим собственным путем. Он, как и Грэнди, учил ее доверять своей интуиции, своему глазу. Без его уроков она, пожалуй, ни за что бы не нашла на блошином рынке в Оксфордшире рисунок Милле, не устроилась бы работать в «Даунис» без всякого опыта работы в аукционных домах.