Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Вот и настал день приказа, 27 сентября, который все ждут. Молодые его ждут больше всех, так как заканчивается срок класть подписанные сигареты дедам под подушку к отбою. Мы же стали дембелями. Я сильно радости не понимал своих сослуживцев от этого приказа. Как будто в этот день всех домой отпустят. Служить моему призыву еще было от месяца до трех, и я этому приказу значения не придавал, как другие, поздравляя друг друга. Одному я был только рад, что меня не отпустили в отпуск, к которому я так стремился, и раньше должен был демобилизоваться. У меня как сержанта отпускные были больше, чем у солдат, на десять дней.

Как-то неожиданно я увидел сержанта из моей учебки, художника, с которым мы вместе ехали в Дагестан и который остался в части Кизляра. Я такой встречи не ожидал, а художник предвидел эту встречу, так как знал, что я поехал в Махачкалу. Сержанта-художника перевели на время во вторую роту. Командир второй роты его взял не очень охотно. На плацу, когда я вел свою третью роту в туалет, то мы с ним встретились. Он у меня спросил сигарету. Я крикнул команду «один», и ко мне подбежали несколько солдат. Я им дал минуту, чтобы принесли две хорошие сигареты. Через тридцать секунд мы уже закуривали «Мальборо». Художник очень удивился, что целая рота слушается, ведь в учебке меня за нормального парня мало кто считал. Я ему еще раз объяснил, что в учебке просто я серьезно и не вовремя заболел. Он увидел всех наших сержантов из учебки, которые ходили в сапогах. Казалось бы, что носить какие-то берцы — ерунда, а они у нас очень большой авторитет поднимали, если у тебя их не смогли снять.

Художника перевели в нашу часть за дедовщину у себя в Кизляре. Художник рассказывал, как он после учебки поднялся у себя в части. У меня даже не было сомнений, что он быстро поднимется. Здоровый спортсмен, на пять лет старше меня, хорошо рисовал, и еще всем своим дембелям хорошие наколки на тело сделал. Вечером перед отбоем, он меня позвал посмотреть его фотографии. Я зашел к нему в роту, и он достал целую стопку фото. Показывая и рассказывая, кто на фото, я увидел несколько снимков, от которых меня перевернуло. Художник в обнимку стоял с сержантом из разведки, который больше года назад, в другой части Махачкалы, на КМБ, вместе с Витей Амбалом, долбил сержантский состав со старослужащими рядовыми с нанесением множества телесных нам повреждений.

Когда он мне показывал на фото этого разведчика, то сразу упомянул, что его сдали какие-то сержанты. Я не стал вести этот разговор, а только молча посмотрел фото, и мне эта тема была очень не приятной. На этот момент, когда я смотрел фото, то я ненавидел этого разведчика, который мне на полголовы сделал гематому на лице ради своего пьяного развлечения. Объяснять, что я не верблюд, мне художнику не хотелось. Проще было смолчать.

Художник в части был недоволен, что его перевели во вторую роту батальона. Он просился в спецназ. Он даже спарринг проходил в ГСН и бился с одним из солдат группы. Но его командир ГСН не взял, сказав, что за два месяца он ничему не научится. Я художнику объяснял, что зачем ему геморрой под дембель нужен, разные марш-броски, на которых придется умирать. Уж отсиживался бы спокойно в батальоне. Его было не переубедить, и, конечно, было похвально, что художник сам под дембель стремился в спецназ. Он не видел себя в нашем батальоне и считал себя выше. Разница в пять лет по возрасту с нашим призывом играла очень большую роль. Это примерно, он старшеклассник десятого класса в школе, а мы все пятого, хоть и аналогии я большой не вижу. Для него мы все были салагами.

Художник спросил про сержанта Стапикова, который больше года назад сдал его в учебке за неуставные взаимоотношения, из-за которого он попал в Дагестан, а должен был остаться в сержантской учебке в Ростовской области. Я ему рассказал, что он сейчас находится в первой роте батальона, и рано или поздно он его увидит.

Через пару недель художника перевели в группу специального назначения, в которую он так стремился. Через некоторое время сержанта Стапикова художник увидел, который был ему испуганно не рад. Художник трогать его не стал, так как залетов у него хватало, а Стапиков, если его первый раз сдал в учебке, то гарантий не было никаких, что это не повторится. На удивление, художник в спецназе не зазнался и всегда при виде меня подавал мне руку, в отличие от других спецназовцев. За эти качества я его уважал, так как каждому спецназовцу было западло здороваться с солдатами и сержантами из батальона.