Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

После этой драки со Шпициным прошла неделя, когда приехала за нами смена. Оставалось последнюю ночь провести на заставе. Все были на чемоданах, и командиры с контрактниками пили вино по отбытию. Старослужащие сержанты тоже забили на службу и, как на крайнего молодого сержанта, всю службу и обязанности сбросили на меня. Я всю ночь разводил на посты в карауле часовых. Так как была толпа народу в караульном помещении, я брал с собой Рифата ходить на проверку. Рифату это дело нравилось, особенно когда он увидел спящего часового. Рифат бесился и бил в окопе часового. Ему сразу вспоминались косяки, что из-за этого солдата и еще нескольких всех отправляли на пост без бушлатов, и в ноябре все из-за этих козлов мерзли. В последний день все несли службу в бушлатах, и Рифата земляк из Башкирии пригрелся опять и уснул. Рифат долбил своего земляка, а я даже слова не сказал. Он получал за дело, и у него этот залет был не первым. Последняя ночь для меня длилась долго, может быть, из-за того, что всю ночную службу взвалили на меня, и мне не удалось поспать. Утром мы разбрелись по машинам уезжать в свою родную часть. Для кого-то это была родная часть, и многие моего призыва радовались, что наконец там появятся духи, и все в предвкушении уже чесали руки. Целый год мой призыв в третьей роте летал вместо положенных шести месяцев. Я, наверное, был одним из самых несчастных, который не хотел уезжать, но деваться было некуда. Я подсчитывал по-разному, уволился ли спецназовец Витя Амбал или еще нет.

Ехал я в машине «Урал», где меня посадили старшим с несколькими солдатами охранять военное имущество. Со мной также посадили солдата Войнова, который меня ненавидел. Когда мы ехали в часть, то он мне все угрожал, что меня там зачмырят и у него там осталось много земляков. На меня давило моральное напряжение, и я понимал, что возвращаюсь в адскую часть. Я вида никому не показывал и на выпады Войнова находил аргументы. Ара, которого он сдал на заставе, тоже возвращался в часть, так как все роты нашего батальона уезжали с заставы, их меняли другие части. Ара не знал, кто на него настучал, и процентов на двадцать он мог думать на меня. До моего приезда у него было все нормально, а после моего, когда он меня жестоко избивал в караульном помещении, пытаясь заставить отжиматься, по стечению обстоятельств его перевели на другую заставу. Стрелки падали на меня, но самое главное, что знала практически вся застава, что Войнов подкинул анонимку командиру роты, и Аре кто-нибудь все равно расскажет, кто стукач. Солдат Войнов мне был неприятен, как и многим ребятам. Драться с ним было опасно, и это не Шпицин, который про меня ничего не сказал. Лицо у Шпицина за неделю еще не зажило, и ему сказали говорить про якобы больной зуб, что распухло из-за зуба. От Войнова можно было ждать любую пакость, и для меня до сих пор осталась загадкой, как Войнов сразу по приезду в часть стал писарем командира бригады, а через некоторое время он получает звание младший сержант, за которое я в сержантской учебке умирал. Видимо, очень хорошо писал бумаги.

По приезду в часть я сразу встретил из сводной роты младшего сержанта Глушко, с кем приехал с КМБ другой части, и спросил про Витю Амбала. Глушко мне сказал радостную новость, что Витя на днях демобилизовался. Приехав с заставы, Витя Амбал несколько раз хватал за шкирку младшего сержанта Глушко, отвешивая ему тумаков. Витя думал, что он один из тех, которого он бил на КМБ и который, конечно, его сдал. Глушко тогда с нами не было, а Витя перепутал его. Для меня это был большой праздник, и мне уже было остальное не страшно. Груз с меня спал, и мне было на душе легче.

Наше помещение третьей роты за время пребывания на заставе пришло в аварийное состояние, провалились бетонные плиты, и весь батальон было решено переместить в спортивный зал. Сержантам моего призыва постоянно доставалось от всех. Они были в части, в сводной роте, и, конечно, по приезду нашей роты с заставы их как новеньких начали лупить по делу и без дела. Я уже был своим, и меня уже так часто без дела не били. Да и еще хорошая новость была для моего призыва, что через пару недель прибывал молодой призыв, по тридцать сорок человек в каждую роту. Конечно, наш призыв очень ждал этого пополнения, и мне уже было легче заниматься своими сержантскими обязанностями, не напрягая и уговаривая свой призыв заниматься уборкой.

Из сводной роты направили пять человек в нашу роту призывом на полгода моложе моего, но это, конечно, было мало. Этот период пяти человек до прихода новобранцев был самым адским. Вы представляете голодный мой призыв, которые целый год летали как ссаные веники, и, конечно, этим пятерым очень не повезло. Сорок человек моего призыва отрывались на пяти солдатах как могли. Каждый хотел себя проявить крутым, и вся уборка легла на их плечи. Как ни мыли они полы, очень быстро бегая с тряпкой, молодые ребята получали от каждого второго удары ногами и руками. Они были без вины виноватые. Жестокость присутствовала большая. Было видно, что мой призыв наконец дорвался. Мне тоже было проще. Я старался никого не трогать из молодых, так как они и без меня были сильно зашуганные. Конечно, как сержант я им спуска не давал, а мой призыв гонял молодых, чтобы самим не убираться. Никому уже не хотелось брать тряпку.