Кевин Барри - Ночной паром в Танжер

Король Севильи, король Севильи

…складывал Морис слова на губах в поисках покоя, но припев потерялся на хлещущем ветру, в атаках дождя.

Он вошел в густую тьму Уммерского леса, в древнюю чащу, когда опустилась самая долгая ночь, словно великая уставшая птица уныния.

Он дошел до места, которое казалось центром, и уселся на холодной сырой земле, и просил у мертвых прощения и разрешения присоединиться к ним.

Но какая-то высшая сила повернула его. Направленный притяжением звездного света, он пошел обратно в машину и поехал по узким дорогам на запад, через спящий округ – на Беару.

Он пил виски «Пауэрс» из наггина [28] Naggin – бутылка в 200 мл в Ирландии. , зажатого между ног, и притормаживал на поворотах, которые знал как свои пять пальцев.

Когда он протащился через Берхэвен с таким видом, будто его сюда черт принес, было пять утра.

Он посидел у холодных огней гавани и допил виски, и откинул кресло, и пытался забыться во сне, но не смог – он уже закусил удила.

Приехал в Ard na Croí. Припарковался на дороге над ним. Прошел вдоль полумесяца террасы и посмотрел, как дышит старый курган.

Открыл дверь, даже не чиркнув ключом о замок. Поднялся по лестнице. Прислушался к их дыханию. Стоял на лестничной площадке и медленно дышал, пока вокруг не успокоился воздух. Глаза привыкли к полумраку. Он не спешил ни одним движением.

Он заглянул к Синтии и увидел, что она не одна – рядом с ней лежала длинная и худосочная фигура Чарли Редмонда.

Ну что опять за фигня, сказал он, но тихо, и они не проснулись.

Дилли он нашел свернувшейся жарким калачиком. Он наклонился и зашептал ей. Она зашевелилась во сне и заговорила. Он поднял ее с кровати и вынес, все еще спящую, по лестнице и из дома – ушли они так же тихо, как он вошел, и она, обхватив его руками, просыпаясь, притулилась от холода к его плечу.

Дилли, сказал он.

Он вез ребенка через спящий город. Движение машины быстро сомкнуло ей глаза. Он поехал в Каметрингейн и остановился у спуска в воду. Она распустилась из своего сна, содрогнулась и сказала:

Папа? Где мы, пап? Куда мы едем?

Мы вернемся домой, Дилл.

Долгая ночь опускалась за горизонт последними узлами своей спины – рептилья ночь – и если я заведусь и просто отпущу руль, все кончится быстро.

Ну что, Дилл?

Что, пап?

Он сидел в машине у съезда и чувствовал неподатливость ручника, его упор, и щелкнул ключом, чтобы запереть все двери.

Ты знаешь, что я тебя люблю, Дилли?

Можно домой? спросила она. Мне холодно.

И когда она заплакала, он поднялся от себя – вернее, взметнулся, быстро и резко, как на лебедке, – и увидел себя в машине, с ребенком, на краю их конца, недалеко от города Берхэвена, утром в разгар зимы, и увидел вокруг себя чары в виде черной ауры.

Но он глубоко вдохнул, и еще раз, и почувствовал, как через него проходит жизнь…

выдохни и вдохни.

Она потянулась к его руке, и ее ладошка была липкой. Он слизнул слезы с ее лица, как пес. Теперь в стручок машины вошел новый свет…

Из-за долгой тени острова Бер наконец показался ободок солнца, и лицо Дилли озарило слабым светом, и она встречала солнце своим странным состаренным голосом.

О, привет, как дела, сказала она.

Морис Хирн сидит один в кафе-баре паромного терминала. Вращает в стакане остатки своего третьего бренди. В жизни вертишься как можешь. У алкоголя знакомый алгоритм: легкое тепло, спокойная поддержка, а теперь – медленное затемнение до оттенка раскаяния. Пробил час меланхолии. Главного несчастья джентльмена со столь колоритной историей. Но если у Мориса и есть что-то свое, то это сожаления, и они небесполезны для автопортрета мученика, предстающего перед его мысленным взором. Мне пятьдесят один, думает он, а я все еще себя не разлюбил – хотя бы не до конца. Любой скажет, что это, как ни крути, охренительное достижение.

Он с любопытством поворачивается на стуле. Блуждает здоровым глазом – срисовывает помещение. Снова Испания – ее старая облезлая харизма. Снова проснешься – снова Испания. Между паромами опять перерыв. Возможно, на стороне Танжера возобновились проблемы. У Чарли Редмонда пятиминутка безумия, он носится по терминалу, как в «Крестном пути», – это все мужская энергия, ее переизбыток. Морис каким-то образом чувствует, что Дилли рядом; кровью знает, что она здесь; внутри что-то взбаламутилось.