Кевин Барри - Ночной паром в Танжер

Той ночью он позвонил экстрасенсу. Сказал, что не знает языка, но ему ответили, что это не проблема. Он дал реквизиты своей карточки. Его соединили. На медленном и аккуратном английском экстрасенс сказала, что что-то слышит в его голосе. Что-то желтого цвета. Это тревожность. Он сказал, что да, ему тяжело. Неужели, сказала она. Он рассказал, что совершил ужасный поступок – а худшее, что, возможно, это был правильный поступок. Сказал, что его как будто направляла какая-то высшая сила. Сказал, что в целом это ощущение не назвать ужасным. Она сказала, что это может быть Бог, а может быть и его враг, а может быть encantamiento – она не знала слова на английском, но он догадался: чары. Она сказала, что это может быть белая или черная магия. Возможно, правду не узнать уже никогда. Она попросила его помолчать, только дышать в трубку, и стараться дышать медленней. Так он прозондирует в себе пустоты. Через некоторое время экстрасенс спросила: какое слово приходит вам на ум первым?

Уммера, сказал он.

Карима жила на горном склоне с приморскими соснами, над городом и морем. В соснах над домом по ночам скорбно бормотала сова. Внизу холодно горели огни города. Карима уложила свои тощие кости в ванную, и Морис вмазал ее между пальцев ног. Его ладонь лежала на ее худой коричневой ляжке, и та напрягалась, пока Карима странствовала – карие глаза закрылись, ненормальный рот смягчился.

Я тебя люблю, сказал он.

Ой, иди ты, сказала она.

Он погладил ее ляжку; она приоткрыла глаз и издала саркастичный и пренебрежительный звук, ей чуть-чуть не хватило сил поднять его на смех. Они могли разговаривать друг с другом, не разговаривая.

Из какой херни я сделан, Карима?

Из той же, намекала она, из какой сделаны мы все – из всех слов, что мы шептали по ночам, из всех нарушенных обещаний.

И снова небо сломал военный истребитель.

Приморские сосны гнулись, дрожали, встряхивались; сова в возмущении ухала еще громче.

Внизу быстро плыли огни города.

До Рождества оставалась неделя. Он помог Кариме вытереться, и они лежали вместе на диване у низкого окна, выходившего на город, и через некоторое время она вновь обрела дар речи. Она велела ему забыть о катерах с наркотой. Уже скоро в катерах с наркотой не будет денег.

Когда я кладу сюда руку, сказал он, ты как бы… я это называю «полошишься». Как бы… такое удивление в глазах?

Никакого удивления, сказала она. Меня там трогают с девяти лет.

О господи, Карима. Обязательно надо было этот мрачняк, да?

Ничего мрачного, сказала она. Это жизнь.

Она закурила. Выпустила дым ему в лицо. Чокнулась с ним краем бокала, и они выпили разведенного спирта.

О чем ты думаешь? спросил он. Когда я тебя там трогаю?

О конфетах, сказала она.

Умеешь ты меня уничтожить, сказал он. Всегда умела. Помнишь, как мы впервые встретились? Я был еще таким пацаном.

Ты до сих пор пацан.

Можно тебе вылизать, Карима?

Я ничего не почувствую.

Ни там, ни здесь. Так же известно как подстава.

Что такое «подстава»?

То, что ты мне сейчас заявила.

Можно какое-то время пожить в Кадисе, сказала она.

Почему в Кадисе?

Если я останусь здесь, меня застрелят или того хуже, сказала она.

И странная сова снова издала свой рваный зов.

Когда он очнулся, было еще темно, ветер в приморских соснах улегся. Сильно болела голова. Он выпил полстакана пива, запил им таблетки. Оглянулся на Кариму – она лежала в кровати навзничь, во сне ее обильно стошнило. Он бесшумно подошел к кровати, наклонился, приложил губы ей ко лбу, попрощался и сказал, что, может быть, скоро вернется.

Потом угнал ее машину и проехал пять миль по горе до города – в темноте, потому что не разобрался, где включать сраные фары, – и с первым светом холодного зимнего солнца уже сидел на пляже в Малагете и знал, что наложенные на него чары – черные.

Порча, порча.

Он прилетел обратно в Корк. Взял напрокат машину. Поехал по Макрум-роуд. Был самый короткий день в году. Все изнемогало по великому завершению. Все просило затемнения. Когда он подъехал к Уммерскому лесу, небо стало наполняться ночью, а деревья плотно сгрудились темной стеной против неба.

Мир перевалил за пик и начал долгий медленный спуск к новому свету, новому времени, и Морис нихрена не мог это выдержать.

Он остановился, вышел из машины и почувствовал зло холодного промозглого воздуха. Прислушался к призракам леса. Нацепил лицо для ирландской погоды. Ее не стоило недооценивать. Сморщился и зажмурился от ветра. Скривил рот от дождя. Запомните эти выражения и повторяйте десять тысяч раз за жизнь, из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, и наблюдайте, как эффект въедается под кожу, входит в народную душу, дерзко готовится встретить мир и говорит…