Сергей Магомет - Пора услад

В глубине души я чувствовал, однако, какую-то противоестественную односторонность и даже утрированность такой анатомии, а также моей приращенности к внушительному телу. Уж скорее ему, а не мне пристало быть упрятанным под складками материи и являться лишь для дела и по моему зову в то время, когда воздух напитывается ароматами душистого перфюма и горячие извилистые пещеры раскрываются для глубоких измерений, при которых я все-таки всегда остаюсь снаружи, а он входит внутрь, предоставляя мне руководствоваться и довольствоваться осязательными ощущениями, и уж тогда я в самом деле превращаюсь в бесполезный, атавистический придаток его самодостаточного бытия… Поэтому-то теперь, в нашем вынужденном вокзальном бездействии, я даже посмеивался над его бесполезностью и иронизировал по поводу его глуповатой выставленности со всеми своими поблекшими достоинствами, тогда как я сам, незаметный и беспечальный, мог вполне спокойно и уютно свернуться калачиком у его основания, словно сам по себе.

Скрестив руки и уронив голову на грудь, я пребывал в полусне, и события последних часов еще набегали отраженными, затухающими волнами.

Некто доброжелательный и вкрадчивый передал приглашение и сообщил, что Она будет там. Я, не раздумывая, примчался и незаметно влился в незнакомую сумбурную компанию, развлекавшуюся в глухом пригороде — в гулком многокомнатном и довольно обветшалом особнячке, наполненном объятиями, словно в забытьи, и музыкой, и где действительно была она, и я нашел ее в этот вечер, и после нашего знакомства в чередовании света и тьмы состоялось все желаемое и желанное. Выжатый и бесчувственный, я ушел в ночной час, унося в памяти только самый общий, обезличенный и без того уж давно отлившийся в моем сознании женский образ: черное сияние расширенных глаз, расцветающий бутон губ, отсвет горячего румянца на хищноватых скулах, а еще — ворох тяжелых волос, будто врастающих во мглу ночи.

Какое-то движение зарождалось в зале ожидания. Пока я лежал, поглядывая сквозь чуть приоткрытые веки, словно сквозь щелки между плотными шторами, мимо проследовали несколько служащих в аккуратной униформе. Они переносили вручную увесистые, подтекающие брикеты, похожие на плитки замороженной, голубовато-белесой студенистой жидкости, и по всему было видно, что это ценный груз.

Сквозь дрему я ловил мысль, словно кончик вьющейся разноцветной ленточки, и вдруг без какой бы то ни было связи припомнил одного забавного приятеля… Уже много месяцев пробежало со дня нашего знакомства, так хорошо мне запомнившегося и непосредственно после которого и произошло его страшноватое исчезновение в каком-то гнилом и мертвом пространстве между городской свалкой, кладбищем и железнодорожной насыпью. Он пропал без вести.

Я, кстати, был тогда, кажется, совершенно другим человеком: переживал многолетнюю семейную идиллию, был увлечен воспитанием нашего трогательного, нежного малютки, строил капитальнейшие планы относительно карьеры, наблюдал за кутерьмой экономики и политики, да с такой страстностью, что, рассуждая с приятелями о беззакониях и ограблении нашей бывшей державы, распавшейся на тектонические, дрейфующие мятежные «регионы», воображал себе ее географическую карту не иначе как в сравнении со специальной мясницкой схемой по разделке говяжьей туши по категориям — на ошеек, грудинку и тому подобное, — каковые замечательные схемы красовались некогда на почетных местах в каждом мясном отделе.

Итак, мы сошлись неожиданно на свадьбе, куда я и жена были приглашены в качестве чьих-то «очень хороших знакомых». Пока интеллигентно перепивающиеся гости перемежали тосты с рассуждениями о всегдашней чепухе вроде мафии, демократии, госбезопасности и диктатуре, я, отлучившись, оказался в уединенной курильне с красным бархатным диваном и бронзовыми пепельницами по бокам. Мой случайный собеседник выказал абсолютное равнодушие к перипетиям тогдашнего общественного «процесса» и поначалу виделся мне если не ущербным созданием, у которого ужасающе отсутствовали приличные каждому культурному человеку интересы, то по крайней мере весьма пошловатым субъектом, изрядно помешавшимся на любовных приключениях. Но с первого момента что-то удержало меня прервать завязавшийся разговор. Возможно, специфическая, феноменальная энергичность и естественность тона моего собеседника.

— Какую присмотрел себе здесь? — тут же спросил он вежливо.