Сергей Магомет - Пора услад

Сергей Магомет — москвич, автор романов «Ком» (1990) и «План» (1992), получивших читательское признание.

Область видения писателя — вне пошлости и обыденности. Он умеет извлекать из окружающей нас жизни те островки бытия, на которых его герои вопреки торжествующему хамству живут и поэтому мыслят.

Из какофонии звуков рождается мелодия, с жизни спадает пелена, и герой начинает различать черты образа той абсолютной картины, к которой его ведет то ли бомж, то ли сумасшедший, то ли опустившийся художник. А арбатская проститутка, хотя и одна из «услад», но явственно выражает вселенскую тоску по Женщине.

Поэтому «московское время» начинается для автора не с «шестого сигнала», а с той точки пространства, из которой рождаются образы, растекающиеся по старым и новым улицам, из того ирреального мира, который, принимая в себя все новое, возвращает ему лик жизни — парадоксальной по своей сути — поры услад и горького похмелья.

Бабочка-дракон выделилась из необъятного, глянцевитого ночного мрака, вплыла через настежь распахнутое окно в апартаменты сорок седьмого этажа одной из знаменитых псевдоготических высоток, напоминающих властительных имперских орлов, нежно овеваемая благовонными дымными струйками, пересекла освещенное пространство над головами собеседников и партнеров, блудниц и юных флейтисток и, вылетев в противоположное окно, снова слилась с мраком.

Серебробородый улыбался мне как всегда благостно и приветливо. Широкоскулое, мордовское молодое лицо с живыми глазами, обрить бороду — открылся бы румянец. Ясный облик праведника. Он скромно сообщал, что не однажды был зван иконописцами для позирования. Он гордился портретным сходством с чередой страстотерпцев-предшественников, к коим себя причислял… Что касается меня, то я никогда не верил ни единому его слову, не говоря о том, чтобы верить в истинность и истовость его религиозных чувств, а с тех пор, как моя жена вдруг ушла к нему, бросил и попытки уличить его в фарисействе. Впрочем, он и прежде легко сминал мою логику, отвечая с ласковым укором:

— Так ведь вы же неверующий…

— Я вовсе не говорю, что я не верю, — вовлекался я в вынужденные объяснения. — Скажем так: я не знаю, что такое Бог, не имею никаких сведений, не вижу, что…

— Господи, да только незрячий!.. — тут же восклицал он, имея в виду чудо природы и человека, и неторопливо, троекратно крестился.

Теперь мы пировали в шумной компании вокруг ночного стола, величиной с небольшую площадь, и разномастные бутылки, графины, блюда, салатницы и соусники совершали непрерывный променад вокруг хрустальной, армированной мельхиором бадьи с сонмом свежесрезанных голубых ирисов.

Я легонько перекатывал вино в бокале и наблюдал, как оно льнет к тонкой стеклянной стенке. Я не следил за нитью общего разговора, а с грустью поглядывал на жену, которая заботливо меняла вышитые салфетки под серебряной бородой, и очнулся только тогда, когда непосредственно ко мне было обращено следующее суждение:

— Вы, я уверен, все же весьма бы хотели уверовать в Господа Бога нашего…

Это было произнесено серебробородым значительно, но с коротким и тихим наклоном головы, как бы с сопереживанием моей неутоленной жажде веры.

Я не стал возражать, несмотря на его всегдашнюю самонадеянность и непоколебимую уверенность в своей уникальной способности читать в моей душе самое сокровенное, несмотря также на то, что на лицах всей компании было написано сочувствие, несмотря даже на то, что моя жена вдруг взглянула на меня с давно не случавшимися нежностью и материнской любовью.

Я лишь сказал «ну-ну», встал из-за стола и, немного пройдясь по комнате, опустился на пышную тахту, убранную шелковыми подушками, между юной флейтисткой и спелой блудницей, встретивших меня дружескими, понимающими улыбками и взволнованными вздохами. Блудница изящно расстегнула на себе блузку и пригласила устроиться щекой на ее горячо трепещущей и на глазах увеличивающейся груди, а флейтистка уютно обхватила мою ногу, словно куклу, и потянула зубками ремень из пряжки.

Сквозь тихую, кружевную музыку до меня доносились неторопливые и благодушные пояснения серебробородого:

— Да, без сомнения, он очень хотел бы уверовать в Господа Бога нашего Иисуса Христа, но он не обычный человек, как, например, мы с вами, которым просто достаточно услышать голос Господа в сердце своем и покориться ему.