Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Вскоре он был уже по другую сторону Белого Июса. С собою взял красноармейца Егора Кирбижекова на мохнатом с отвисшим брюхом коньке местной породы. Они долго ехали росистым приречным лугом, затем на их пути оказалась молодая тополевая рощица, за нею с крутого уступа начиналась Лысая гора. Кони без труда обогнули гору и по узкому логу прямиком опять выбрались к реке.

Из прибрежной осоки неожиданно поднялась и ввинтилась в небо стайка кряковых уток. Егор проводил ее азартным охотничьим взглядом и вдруг, поглядев на комбата, проговорил:

— Соловьев пулей влет убивает птицу, говорят.

Это было уже слишком. Гаврила столько расхваливал Соловьева, теперь то же самое талдычит Егор. Да они сговорились, что ли!

— Вранье! — сказал Дмитрий.

Егор удивленно покосился на командира:

— Люди, однако, видели.

Немного погодя им открылась плоская степь, простирающаяся на десятки верст вверх по реке. Лишь на горизонте, еле приметное, клином выступало из синеватой дымки горное чернолесье. То в одном, то в другом месте степи, рассыпавшись между древних курганов, паслись пестрые отары, сопровождаемые чабанами и сторожевыми собаками. Низко опустив лохматую голову, проехал стороной сонный всадник. Из кустов таволожника с треском и шумом поднялась тяжелая дрофа.

Это была привычная жизнь степи. Испокон веков здесь все было так. И, пожалуй, ничего не изменится здесь и через пятьдесят, и даже через сто лет.

«Неправда, изменится, — с упорством думал Дмитрий. — Для того народ и революцию сделал, чтоб все поменять».

Улус, в который они, преодолев кочкастое болото, вскоре въехали, был сравнительно небольшим и лежал, весь утопая в овечьем и коровьем навозе. Разгороженные дворы с плешинами кострищ, кривобокие избы, крытые дерном и сосновым драньем, а рядом на приколах — телята и ягнята, тут же и сопливая улусная ребятня.

Старая хакаска на крыльце раздувала пузатый, с зелеными пятнами на боках самовар, дым бил ей в серое лицо, она кашляла с надрывом, вздрагивая острыми лопатками. Увидев незнакомцев, она распрямилась с трудом, вытерла о свои кожаные штаны руки и что-то гортанно крикнула вдогонку конным.

Дмитрий остановил Карьку, посмотрел на нее и послал Егора узнать, в чем дело. Женщина с явной тревогой показывала на распадок, по которому им сейчас предстояло ехать.

Все тут же и выяснилось. Недавно по улусу проскакали двое конных, женщина и прежде видела их в этих местах, но точно не знает, кто они, хотя и уверена, что это нехорошие люди.

— Почему она так решила?

— Может, проезжие были непочтительны к ней. Старость, говорят, нужно уважать, — немного подумав, высказал догадку Егор.

Дальше они двинулись осторожной рысцой, стремя в стремя. От наезженной пыльной дороги отделилась глубоко выбитая в суглинке извилистая тропка, она увела всадников в невысокие, до черноты выжженные солнцем — а ведь лето только что началось! — холмы. Лишь изредка встречались им на пути белые, точно снег, острова таволги, и тогда путников дурманил душный запах разогретых цветов. Полуденный зной при полном безветрии казался все навязчивей и нестерпимее.

— Плохой человек хуже волка, говорят, — размышлял вслух Егор.

Дмитрий то и дело смахивал пот со лба. Хотелось куда-нибудь в тень. И когда впереди замаячили на крутосклоне несколько старых лиственниц, Дмитрий обрадовался им.

Расположились под одним из зеленых шатров. Егор прошлой ночью хорошо выспался, и сейчас его не тянуло ко сну. В ожидании, когда комбат немножко вздремнет, боец достал из кармана складной нож и принялся строгать попавший под руку прутик. Егор любил петь за работой и сейчас затянул свою любимую, слышанную еще в детстве песню:

Егор не успел дострогать прутик, когда услышал у себя за спиной резкий металлический звук. Он сразу понял, что это подкова ударила по камню, и, вскочив на ноги, сорвал с сучка свою трехлинейку. Дмитрий сквозь сон уловил это быстрое движение и в следующую секунду уже потянулся к револьверу.

Вверху, за глыбами камней и редкими карликовыми деревцами, невесть как проросшими по гранитному гребню холма, никого не было видно, но именно оттуда, с пустынной высоты, и слетел сдержанный смешок. Без сомнения, за ними кто-то наблюдал из-за камней, это мог быть и враг, вот почему Дмитрий и Егор, словно сговорившись, тут же отошли за кряжистые стволы лиственниц.

Некоторое время в распадке стояла все та же чуткая тишина. Затем смешок вверху повторился погромче, и из расщелины скалы, что была совсем неподалеку, по щебеночной осыпи на открытое место выехали два всадника в суконных пиджаках, из-под которых выглядывали одинаковые, красного шелка, хакасские рубашки. Один из всадников, привстав в седле, чуть тронул плетью поджарого коня, и конь, всхрапнув, легко, совсем как парящая птица, устремился по скату вниз, к лиственницам.