Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Брось, комбат, — улыбался ординарец Костя, стараясь в короткую минуту передышки взять у него из рук литовку.

Но настойчивые усилия Кости не достигали цели, они только сильнее распаляли Дмитрия: он плевал себе на жгучие мозоли и с размаху запускал косу в плотную, но податливую стену цветущего разнотравья. А вечером от гнетущей тяжести в каждом мускуле, в каждой клетке он еле взбирался в седло.

В тот день Дмитрий вернулся с лугов далеко за полночь. Пока расседлал Карьку да проверил караул у Кипринской горы, по небу уже пошел предзаревой свет, сперва он потек от небосклона робкими ручейками, затем вдруг осмелел и хлынул во всю мочь. Хотелось поскорее завалиться спать, потому что новый день сулил новые заботы.

Однако едва Дмитрий прилег, раздался нетерпеливый стук в окно. И тут же в дверь просунулась гривастая голова Гаврилы. Председатель был в своем обычном наряде — в рубашке распояской и суконных брюках со следами споротых лампасов, — видно, тоже еще не спал. Он не поздоровался с Дмитрием, хотя они и не виделись в тот день, а сразу же выпалил:

— Дело, понимаешь…

— Говори.

— Кровью пахнет, товарищ комбат. Ваньку Соловьева видели в Ключике!

— Далеко это?

Гаврила хмыкнул. Было бы далеко, разве стал бы он будить Горохова? Ключик — рядом, только вон те, первые, горы перемахнуть за Белым Июсом, тут и есть. А раз появился Иван поблизости, надо быть настороже, потому как легок на бегу да на скаку, а рука-то у него дай бог и глаз зорок да колюч, как у коршуна.

Гаврила сразу понял, что Ивана нужно искать именно тут, другой бы сиганул за тыщу верст, на самый край света, а Иван дурной, он ни за что не оставит родных мест.

— Почему? — машинально спросил Дмитрий.

— А тут его приютят.

— Беглого-то?

— Ну и что! Для них он — Ванька, понимаешь? Да и говорят, Дышлаков засадил его в тюрьму по явной злобе.

— Партизан?

— Кто же еще. Вспыльчивый мужик и дюже гордый. Не терпит слова поперек.

Дмитрий должен был взять под свое начало партизанскую дружину волостного села Дума, которой командовал Дышлаков. Дмитрий уже посылал гонцов к Дышлакову, слал ему официальные письма, но тот и сам не явился, и пока что не ответил. Своеволен, ничего не скажешь, известный партизанский командир.

Но как бы то ни было, а Соловьева надо ловить, пока он не снюхался с другими такими же беглыми и со всяким отпетым кулачьем, тогда уж много будет беды от него, раз он казак решительный и ничего не прощающий. Эх, если бы кто подтолкнул Соловьева на явку с повинной! Не богатей же он.

— За Ванькой надо идти по горячему следу. Потому я к тебе и явился ни свет ни заря, понимаешь! — как бы извиняясь, сказал Гаврила.

— Кто видел Соловьева?

— Видели. На празднике инородческом. Хочешь, соседа приведу. Был сосед в Ключике проездом и слышал про то от кызылов.

— Ладно, — Дмитрий соображал, что делать. Конечно же, нужно немедленно ехать в Ключик и попробовать найти беглого арестанта. Если даже он скрылся, то кто-то из людей мог приметить, в какую сторону направился или, может быть, у кого спрятался.

— Я пойду, — Гаврила чуть помялся и крутанул носом. — Только ты меня не видел и, понимаешь, не слышал.

— Как так? — сощурился Дмитрий.

— Сынишку хочу вырастить. Был бы в бегах кто иной, а то ведь Ванька, — Гаврила развел руками и, отведя глаза, вздохнул. — Не шути с ним, комбат, он шуток не любит.

Уже на улице Дмитрий догнал председателя, схватил за рукав и прямо спросил, кто может, например, приютить Соловьева в Озерной. На всякий случай это нужно знать ему — вдруг да Ивановы следы повернут именно сюда.

— Приютит любой, — уклончиво ответил Гаврила, продолжая свой путь. — Отчего не приютить?

— Ты приютил бы?

— И я, — откровенно признался Гаврила и тут же пояснил: — Душа у меня к нему не лежит, понимаешь. А пожить хочу. Ну, а ежели не гожусь в председатели, пусть сымают, спасибо скажу.

— Отчего ж не годишься? Годишься, — рассудил Дмитрий. — Да непрочная у тебя основа, рвется.

— Знаю, на что я годный, — буркнул Гаврила.

Дмитрий подвинулся к нему, вскинул брови, подыскивая подходящие слова. Председатель же отстранился от него и после короткой паузы сказал:

— К Автамону он вряд ли пожалует. Хотя с Татьяной Автамоновой они будто бы знакомы. А может, все враки, понимаешь.

Вернувшись к себе во двор, Дмитрий зачерпнул из бочки ковш воды, сполоснул горячее лицо, руки. Понемногу им овладело приятное ощущение утренней свежести и бодрости. На той половине избы, где жили хозяева, потихоньку взял выставленный для него еще вечером на шесток кувшин топленого молока, в несколько крупных глотков выпил его без хлеба, вытер губы и пошел в пригон седлать коня.