Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Дорогой гость, оказавший нам честь своим приездом! Твоими лучшими друзьями были братья Кулаковы. Твоя жена наполовину хакаска и, как слышали мы, страдает за нас в казенной русской тюрьме. Весь отряд твой хакасы…

Кабыру не дали договорить. Загалдели разом во всех углах. Как пал по камышу, побежало по юрте одно, знакомое всем, слово:

— Соловьев.

Это слово и пугало их — он поугонял у них коней! — и притягивало надеждой на лучшую жизнь. Соловьев с горсткой людей четыре года воевал против целого государства, а если за ним пойдут все степные племена да подоспеет помощь из-за границы, он выдворит большевиков отсюда, и тогда никто уже не посмеет распоряжаться байским скотом.

Кабыр понял, что тайна гостя открыта, и проговорил с подобающей случаю торжественностью:

— Перед вами он, который вел переговоры с Итыгиным и которого хотели убить.

— Хотели убить! — зашевелилась юрта.

Соловьеву, как самому почетному гостю, была преподнесена на круглом фарфоровом блюде баранья голова. Он отрезал от нее кусочек губы и передал голову Кабыру, тот поклонился и просиял от удовольствия. Соловьев знаком с местными обычаями и самым родовитым во всей компании признал смышленого Кабыра.

А старик с бельмом при этом обиженно опустил взгляд. Старик затеял бы перебранку с Кабыром, будь то в другое время и на другом, на обыкновенном пиру. Но здесь идет речь о будущем всех степных родов, и в конце концов не грех поступиться собственной гордостью ради общего дела. Однако пока Кабыр занимался бараньей головой, старик умело перевел беседу на себя:

— Я слышал о тебе, достойный, — сказал он Ивану. — И ты можешь рассчитывать на мою помощь. Не беда, что я стар и плох глазами — у меня есть сыновья и внуки, которых я непременно пришлю к тебе.

Араки было много, ее пили большими чашками и ковшами. Добравшийся до дармового питья Мирген скоро отяжелел и тут же, где сидел, повалился на бок. В это время в юрту шагнул хайджи, прославленный в степи певец, под восторженные крики устроился на почетном месте и, отхлебнув араки, затянул известную на Июсах песню о несчастном богатыре Чанархусе. Его слушали в почтительной тишине, лишь изредка в юрте раздавались всхлипывания да возникал густой, с переливами храп.

— Хайджи приехал издалека, — с гордостью сказал Кабыр. — Людей разъединяет недоверие, а соединяет их песня.

— У меня было два пулемета, теперь их нет, — вполголоса сказал Соловьев. — Воевать с пустыми руками?

Тогда Кабыр пригласил Соловьева выйти. Он не хотел, чтобы в обсуждение главного вопроса вмешивались другие. Пусть они пока довольствуются крепкой аракой, а значительные, требующие особой секретности дела совсем не про них.

— Разве нельзя взять пулеметы у красных? — Кабыр потянул гостя в другую, запертую на замок юрту. Когда он распахнул дверь, Соловьев увидел в пыли всякий ненужный скарб, громоздившийся до потолка. Затем Кабыр долго гремел старыми ведрами, флягами, листами ржавой жести, пока не расчистил себе проход в дальний угол.

— Иди-ка, парень, — позвал он. — Посмотри, что у меня есть.

Иван был поражен тем, что увидел. Два окованных железом ящика были заполнены новыми винтовками, маузерами, кольтами, наганами и казачьими шашками. Оружия никто еще не касался — об этом говорила нетронутая на нем смазка.

— Нужны патроны, — не выдавая своего крайнего удивления, сказал Иван.

— Патроны есть. И есть бомбы. Все есть, — закачал головой Кабыр.

— Не знал прежде…

— Что бы ты сделал, парень?

— Купил бы, — сказал Соловьев и тут же поправился: — Взял бы взаймы.

— Если бы ты не забрал моих коней, я сам привез бы винтовки.

— Брали не у тебя одного.

Кабыр поморщился и пренебрежительно крякнул. Сейчас он ни о чем не жалел. Если начнутся новые бои, Ивана поддержат богатые люди и в русских селах.

— Продай двух коней, Кабыр, — сказал Иван. — Хорошо заплачу, деньги есть у меня.

— Разве откажем тебе в скакунах?

— Кони нужны теперь!

— Вот теперь и бери.

Они подошли к веревочной коновязи. Здесь было немало добрых скакунов — у Ивана аж разгорелись глаза. Кабыр долго разглядывал коней и остановился на двух вороных.

— Бери этих, — сказал он. — Не пожалеешь.

— Чьи?

— Того старика с бельмом. Бери. Но почему не благодаришь? Я отдаю все. Я нарочно собрал людей, чтобы помочь тебе.

— Спасибо, но я подумаю, Кабыр.

Так неужели все начинать сызнова? Для этого Иван уже нечеловечески устал. Лучше бы уж договориться с чоновцами о добровольной сдаче и пожить, как живут люди. Пора тебе смириться с разгромом и честно сдаться, Иван.