Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Только под самым Ужуром на жирной грязи тракта их остановила вывернувшаяся невесть откуда группа конных во главе с командиром в венгерке. Усмиряя серого в яблоках жеребца, командир спросил:

— Кто такие? — А рука нашарила револьвер.

Мельком оглядев всю группу, а было в ней человек около десяти, чуть побледневший Иван сказал:

— От Заруднева. За его женой, — и немного помедлив: — А чо случилось?

— Соловьевцы захватили почту. Ищем бандитов.

— Держитесь тайги, — посоветовал Иван.

Мирген усмехнулся атаманским словам. Заметив это, командир подозрительно взглянул на него:

— Кто вы, товарищи?

Соловьев оживился, не дав Миргену вступить в разговор:

— Вчера мы чуть не нарвались на банду.

— В каком месте? — командир полез в сумку за картой.

— Под Малым Сютиком. В кустах отсиделись.

Командир четко сделал под козырек, отпуская их, а когда они отъехали, крикнул вдогонку:

— Полина Ефимовна у меня дома. Спросите комэска.

Иван боялся, что командир пошлет с ними провожатого, но Ефрем тут же забыл о них и повел группу по косогору в ту сторону, откуда приехали они. Это была очередная удача. И Соловьев невольно подумал, не слишком ли много у него удач. Когда-то ведь должны начаться и неудачи.

В лесной деревушке под Ачинском за половину цены продали коней и седла. В городе легче затеряться пешим, на пеших никто не обратит внимания.

Узнать о поезде на запад Иван решил через инвалида, к которому когда-то приводила его Сима. Явиться же на вокзал он рассчитывал перед самым отправлением поезда. Иван быстро нашел ту избушку, но у калитки его встретила молодая крестьянка. Она сообщила, что хозяин избы арестован, а ее, недавно приехавшую из деревни, поселил здесь с мужем и ребенком городской Совет.

— Муж у меня пимокат, — сказала она.

Иван посчитал за благо поскорее уйти и потянул Миргена, а Миргену никак не хотелось уходить от женщины, понравившейся ему и фигурой, и добрым лицом.

— У, Келески! — недовольно проговорил он, следуя за Иваном.

Паровоз, бойко работая локтями, набирал ход. Мимо вагона поплыли темные от времени станционные постройки, телеграфные столбы, желтая будка стрелочника, замелькали стальные фермы речного моста. В приоткрытых окнах бился и посвистывал свежий ветер, напитанный паровозным дымом.

Соловьев посмотрел на удаляющийся город за рекой и обрадовался: наконец-то! И сразу у него во всем теле появилась необыкновенная легкость, словно с плеч свалился давивший его камень, а за спиною выросли крылья. Не думалось ни о чем, хотелось, отдаваясь радостному чувству, просто ехать и ехать без конца. Сибирь избывала с каждым километром, с каждым телеграфным столбом, а что ждало Ивана — не имело значения. Все равно хуже не будет. Он как бы рождался заново для иной жизни, которая до сих пор ему была недоступна. И правильно, что, переломив себя, он послушался Татьяну, теперь он должен жить, жить, жить!

Вот теперь бы Иван выпил, но даже проклятого зелья, которым хоть на короткое время можно притупить щемящую боль души, у него не было. Не мог помочь и Мирген, качавшийся сидя напротив Ивана. Мирген провожал своего друга до станции Итат, там он сойдет — от Итата Миргену ближе до Июсов, чем от Ачинска.

Люди в вагоне устраивались, знакомились, начинали беседы о неурядицах своей и чужой жизни. Были разговоры и иного порядка. Молодой мужик в красном вязаном шарфе обстоятельно рассказывал восторженной девице о новой железной дороге, которая пойдет от Томска в тайгу:

— Товарищ Осоедов привез из Москвы документацию. Пришел эшелон со шпалами, их протравливать будем сами, это сверхурочно, плата особая…

Мужик говорил, и обветренное лицо его светилось задором. Казалось, дай ему волю — и он сейчас же примется здесь за работу, за любую работу, он всегда готов к ней.

— Мы ходили к товарищу Осоедову насчет коммунальной бани, — с воодушевлением продолжал мужик. — А Осоедов сказал, что не возражает, можно строить. И начали рубить, сруб будет готов к июню. Большая баня! Больше вагона, ей-ей!

«Где буду к июню я?» — думал Иван. Черт побери, может, и не ехать так далеко, а расспросить этого мужика да укатить на стройку, не отыщут там, потому как та же глушь, тайга непроходимая. Да и вообще вряд ли станут искать: бежал с Июсов, и хорошо, что бежал.

Но побегом он предает друзей — они-то остаются здесь. Впрочем, пусть и они бегут — кто их держит теперь? Это еще не предательство, вот если бы Соловьев добровольно сложил оружие, а их бы арестовали и посадили в тюрьму, тогда они законно обижались бы на атамана. А теперь он никого не неволил оставаться с Чихачевым. Еще в прошлом году Иван освободил их от присяги. Пусть каждый живет, как хочет.