Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Все было ясно вроде бы лишь у одного Гаврилы. Кроме общего руководства, на его плечи легло внешнее оформление праздника. Предполагалось поднять над сельсоветом красный флаг, написать лозунг, а школу изнутри и снаружи опутать гирляндами из крашеной газетной бумаги. Но где взять красную материю? В кооперации нашли кумача только на флаг и то на небольшой, а с лозунгом обстояло дело похуже — Антонида предложила пустить на него кусок холста, предварительно окрасив его в алый цвет. Однако краситель отыскался никудышный, да мало в него положили соли, и вышла такая невообразимая пестрота, что стыдно было вывешивать в общественном месте. Посмотрел Гаврила на холст с одной стороны, затем с другой и сказал Антониде:

— Ты пошей мужику порты и поставь Левонтия на огород заместо пугала. Оно будет страх как внушительно.

Антонида не обиделась на председателя, потому как была убеждена, что ее Леонтий лучших штанов и не заслуживает.

Но лозунг и джигитовка — все это было жалкой мелочью в сравнении с тем, что задумала Антонида, а задумала она испечь угощение для всех станичных ребятишек, чтобы бедным и богатым было на празднике одинаково хорошо. Мысль заслуживала общего внимания, но при этом пугала своей широтой и смелостью. Где достать столько муки? А сахара?

— По людям пойдем, понимаешь, — Гаврила споро почесал карандашом у себя за ухом. — У Гришки Носкова вон нечего взять, ни муки там, ни меду. А у некоторых есть, вот теперь и прикинем.

Собрались на важный совет утром, а прикидывали почти до обеда. Взопрели, измучились, перебирая по памяти станичников. Сосчитали ульи, сколько их было в Озерной. Дмитрий достал из кармана гимнастерки червонец, разгладил на ладони и положил на стол:

— Моя доля.

— Погоди, — Гаврила загреб и вернул ему деньги.

— Уж извини, Татьяна Автамоновна, — подпрыгнув на лавке, сказала Антонида. — Начинать надо с твоего отца. Как он живет, тебе лучше известно, а мне тоже, потому как батрачу у вас не первый год.

У Татьяны остановились глаза. Могла бы Антонида и не говорить про ее, Татьянину жизнь: не больно много съела сладкого у отца. Однако слова уже вылетели и глупо было бы обижаться на них.

— У папы есть мука, — сказала Татьяна.

Послали за Автамоном. Он явился немедленно, молча остановился перед порогом, не решаясь войти в сельсовет. Он догадывался, что приглашен для серьезного разговора — сколько их, этих самых разговоров, пришлось вести ему на веку! — и при старой власти вел, и теперь ведет. Раз у тебя есть крепкое хозяйство, то с тобою и говорят, чтобы, значит, облегчить твои заботы.

— Проходи, проходи, Васильич, — Гаврила поднялся и подождал, пока Автамон совсем просунулся в дверь, а когда тот вошел, учтиво показал на заранее поставленный для него стул. — Мы вот сидим тут, понимаешь.

Такие просьбы слушать не очень-то приятно, но Автамон слушал с достоинством, ни разу ни словом, ни жестом не прервав председателя. Автамон понимал, что криком здесь ничего не возьмешь — их вон четверо — Танька тут же — все равно переорут. Нужно было отказать умеючи, вежливо: если и позлить их, то не слишком, а самую-самую малость. Память у них на обиды долгая.

— Чо же эвто хотел спросить? — начал он, чуть растягивая слова. — Ах, вон чо! Эвто как же, с процентами али нет?

Гаврила и Дмитрий переглянулись. Антонида принялась тереть на кофте расплывшееся грязное пятно.

— Ты, тятя, не понял председателя, — тряхнув огненными волосами, быстро сказала Татьяна. — Мука — это твое пожертвование для малых детей. По случаю пролетарского праздника.

— Ты, Татьяна Автамоновна, объяснила своему батюшке родному вроде бы и так, а все ж не так, — у Антониды поджались губы — они всегда у нее поджимались, когда она начинала спор. — Мы ведь просим у него наше. Не все же он нам отдает, что зарабатываем, — часть, и, поди, немалую, кладет себе в карман. Так мы просим из этой части.

— Ага, — словно согласясь с нею, сказал Автамон.

Он, плотно сомкнув веки, искал подходящее слово, чтобы соответствовало и его намерениям, и жесткому настроению присутствующих. Это слово было под спудом множества других слов — резких и злых, обидных и лживых — казалось бы, бери любое из них, а он всегда упорно искал то единственное слово, которое выручало его из беды.

— Коль надо, так надо. Мучицы у меня — кот наплакал. Но ежели расписочка по всей форме, чтобы и печать была, эвто уж непременно, тогда отчего и не явить милость божескую, — проговорил Автамон.