Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

С советской властью не сошелся сразу же. По пьяной лавочке в кровь избил волостного продинспектора, отобрав у него деньги и наган. А потом так и пошел куролесить. Подружился с Егоркой Родионовым, стал грабить баржи и катера, неосторожно заходившие в верховья Томи, угонять и тайком продавать целые табуны коней. Знали люди: в одиночку лучше было не встречаться с Чихачевым, будь то в степи или в тайге. Любил он шутить, да только шутки его плохо кончались для встречных: то карманы проверит, то коня отберет, а попадется человек под горячую руку, тут ему и могила. С девками, как только стал бандитом, обходился безжалостно — насиловал всех без разбора, даже тех, которые согласились бы переспать с ним добровольно, а таких нашлось бы немало, потому как его, дурака, из десятка не выбросишь. Одна копна каштановых волос чего стоила! А поведет светлыми, с поволокою глазами — невольно залюбуешься.

Но душа у Пашки ожесточилась. Убить человека для него стало все равно, что задавить обыкновенную козявку. Где больше было крови и слез, туда его почему-то и заносило, там он и чувствовал себя привычно, как рыба в воде.

С Родионовым со временем изрядно поскандалил. Хотел вырвать у Егорки единоличную власть над бандою, да ничего из этой смелой затеи не получилось, едва ноги унес. С Соловьевым же пока что вынужденно ладил, хотя Иван не раз ловил на себе завистливый, а то и откровенно враждебный взгляд Чихачева. До политики Пашке дела было мало, никакого переворота он не ждал, ни на что не надеялся, кроме как на то, что случай пошлет ему проезжего или прохожего с добрым товаром или туго набитым кошельком.

Еще по пути к Азырхае он живо выкладывал Соловьеву свои обширные и, как ему казалось, соблазнительные планы на предстоящее лето, называя имена известных кулаков и богатых баев, которых он и предлагал пощупать. Не забывал Пашка и кооперацию, где тоже можно было кое-чем разжиться.

И когда Соловьев повел речь о возможных переговорах с Итыгиным, Пашка взъерошился, забунтовал, постарался склонить на свою сторону кое-кого из бандитов. Но большинство пошло все-таки за атаманом, и Чихачев, скрепя сердце, уступил.

— Только пешком нельзя, Иван Николаевич, — сказал он. — Где это видано, чтоб командующий являлся, как последний бродяга!

Соловьева в отряде уже не называли господином есаулом. Сам он однажды воспротивился этому, сказал, что с господами давно покончено и нечего более смешить многострадальный трудовой народ. Тогда же он приказал сжечь трехцветный российский флаг, сшитый по настоянию Макарова. Правда, флаг Чихачев оставил себе, как он выразился, на память или на портянки.

— Нет, пешком не пойдешь. Ославишь всех нас, Иван Николаевич! Мы же какие ни есть, а борцы за свободу, — выговаривал он атаману.

Соловьев понимал, что в Пашкиных словах есть определенный резон. Все же пеший казак — не казак. А если заявиться в Чебаки на резвых красавцах-скакунах? Итыгин не дурак, по одному жалкому виду Соловьева поймет, что тому пришла крышка, если не на чем даже приехать, не говоря уж об измызганной соловьевской куртке и стоптанных сапогах. Лишь заломленная набекрень папаха да белесые по краям пшеничные усы еще как-то красили сейчас Ивана.

Но коня не было, а чтобы достать его, требовалось немалое время. Между тем Итыгин не мог ждать. Не спалось Ивану, не спалось и замышлявшему новый налет Пашке. Закурив самокрутку, Чихачев нервно подгреб под себя перетертое, прелое сено и сказал:

— Я приведу коня. Кабыр должен расплатиться за Кулаковых.

— Пустое! Да когда обернешься! — ответил Иван, кашляя от наплывавшего на него едкого дыма.

— Не твоя забота, Иван Николаевич. К вечеру буду. Только отпусти со мною Миргена.

Названный срок показался Соловьеву вполне приемлемым. Долго не раздумывая, Иван согласился:

— Давай. Не появишься к вечеру — не взыщи.

Пашка немедленно разбудил Миргена. Атаман услышал, как они тихо вышли на крыльцо, постояли, вполголоса переговариваясь, а немного погодя на опушке поляны их окликнул караульный.

Чтобы как-то убить день, Соловьев с утра пошел на охоту. На Азырхае с первого же выстрела добыл молодого козла, а охотившийся на пару с ним Муклай принес глухаря и двух косачей. У избушки их встретили радостно, растопили печь, принялись разделывать козла и общипывать птицу, и вот уже затомилось на углях пахучее мясо, нарезанное крупными кусками. Правда, соли в отряде не оказалось, Муклай посоветовал макать сочное мясо в свежую козью кровь, что была по-хозяйски слита в прокопченный на кострах чайник.