Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Хватит тебе.

— Не нравится? А напрасно, — запекшимися губами зашевелил Макаров.

— Какой я есаул? — возвысил голос атаман.

— Горно-конным отрядом должен командовать офицер примерно в этом звании. Да и мне лестно служить под началом казачьего есаула.

— Не хочу! — отвернулся и, не зная, что еще сказать, пошел к двери Соловьев.

Но его остановил слабый голос начальника штаба:

— Не скромничай без нужды, Иван Николаевич.

— Не хочу, — скорее соглашаясь, чем протестуя, повторил Иван.

Макаров потрогал шрам, ставший черным, и молча ушел отлеживаться. На этот раз он рухнул на топчан и надолго замер. А когда болезнь отпустила его, он снова появился перед Иваном и заговорил о том же.

— Значит, так, господин есаул, — Макаров раздумчиво потер руки. — Вот мы и договорились. Да не сердись, батенька мой. А отряд нужно назвать повстанческим монархическим. После гражданской многие дорого бы заплатили, чтобы вернуть России батюшку императора. Царь — это не только Ленский расстрел и Кровавое воскресенье, не только Гришка Распутин и предатель Сухомлинов, но освященный веками великий порядок — этого забывать нельзя.

— Где возьмешь царя, Алексей Кузьмич? — грустно спросил Иван.

— Царь, батенька мой, найдется. Не наша забота. А способствовать ему мы, рыцари белой идеи, должны непременно. Вот тебе и программа.

Соловьев подумал, что, пожалуй, начальник штаба прав и на этот раз. Ему виднее, он поднаторел во всякой политике. Конечно, если не с большевиками, то с кем же? Так пусть уж отряд будет монархическим. Это понятнее мужикам не нужно долго объяснять. Соловьев за царя, но за царя справедливого, доброго к российскому простому люду. А где взять такого, это не его, Соловьева, забота. Есть люди поумнее, пограмотнее, те пусть и ищут, а не найдут — хрен с ним, с царем, без него проживут соловьевцы.

В общем, при надобности растолковывать все будет Макаров. Что же касается заветного есаульского чина, то тут он опять же прав, так и должно быть. Станут станичники потешаться над новоявленным есаулом Соловьевым? Пусть потешатся немного, потом и к этому привыкнут. Ну, а если повысить в чине других, скажем, того же Макарова? Может ведь это сделать атаман своею командирскою волей? Может, может, он все может!

— Будешь полковником, Алексей Кузьмич, — как о давно решенном, твердо сказал Соловьев.

Макаров ждал повышения, рассчитывая на врожденное благородство Ивана. Не мог же Соловьев не ответить на широкий жест, сделанный Макаровым. И вот он ответил, и ответ пришелся по сердцу начальнику штаба. Это хорошо, что не стал атаман мелочиться, а сразу возвел в полковники.

Но ради приличия Макаров не очень уверенно проговорил:

— Не много ли? — и тут же, боясь, как бы Соловьев не передумал, добавил: — Нет, нет, все правильно. Это не мне нужно, а авторитету отряда в целом.

Про себя же Макаров отметил незаурядную природную сметку атамана. Если начальник штаба полковник, то командир должен быть генералом. Ну и пусть со временем выйдет в генералы.

Затем как-то само собой получилось, что они произвели в офицеры командиров взводов и атаманского адъютанта. Для пущей же солидности решили сделать трехцветное российское знамя с двуглавым орлом и печать со словами: «За царя и веру».

Иван ездил верхом смотреть зыбкие низины по другую сторону Азырхаи, куда надеялся перебазировать отряд. Нужно было уходить гривами подальше от жилых мест, только там соловьевцы смогут чувствовать себя в относительной безопасности. За Азырхаей на одной из седловин он даже присмотрел глубокий провал, где можно разместить штаб и офицеров отряда.

На стан Соловьев возвращался усталым. Думал о предстоящих операциях, как бы провести их быстро и с меньшими потерями и взять оружие. Думал он и о мести Дышлакову: только бы встретиться с партизаном на узкой дорожке. Говорят, ездит Дышлаков по всей степи, поднимает села против Соловьева.

Иван уже миновал окликнувший его караул, из-за лиственничных стволов были видны балаганы и покрытые зеленым мхом ребра охотничьего домика, когда до Иванова слуха донеслись гулкие выкрики, заливистый смех и повизгивание. Иван невольно поторопил коня, потому что это были непривычные для лагеря звуки — люди здесь жили больше молча, замыкаясь в себе. Значит, произошло такое, что враз изменило общее настроение.

Вскоре Иван уловил в общем шуме знакомый голос Миргена Тайдонова:

— У, Келески!

И усомнился: не показалось ли это ему. Мирген должен быть сейчас за сотню верст отсюда. Он не мог ослушаться командирского приказа и бросить Нелюбова, не доведя того до пограничных троп. А может, Нелюбов решил вернуться? Что ж, это даже лучше, теперь положение их поменялось: есаул на ступеньку выше сотника.