Борис Макаров - Знамя Победы [litres]

Так вот, пришла пора – разрешили мне родители с ребятами на ночные рыбалки ходить. А за ней и другая – свое личное, отдельное от других место осваивать. Я поближе к месту Герасима Петровича окопался. Почему? Да, наверное, по первости потрухивал, хотя друзья и рядом, один на один с темнотой ночной оставаться. Вон они, костерки друзей светят. И все же нет-нет да покажется-почудится – кто-то страшный-престрашный сзади из тальниковых зарослей к тебе подкрадывается и сейчас за шиворот схватит. Тут же – мужик взрослый, сильный, хоть и контуженый.

Три рыбацких сезона провели мы рядом. Сблизились. Но, как бы это выразить, сблизились не очень близко. Мешала разница в возрасте. Я подрастал, догонял его. Он старел и уходил, как это бывает со стареющими людьми, все дальше и дальше… в прошлое.

К тому же не надо думать, что и Тимошевский и я только тем и занимались, что сидели днем и ночью на берегу нашей любимой курьи. Тимошевский часто и подолгу болел. Все сильнее и сильнее сказывалась контузия. Все реже выходил он на ночные рыбалки.

Все реже бывать на рыбалке доводилось и мне. Я подрос и стал, как говорили родители, главным мужиком в доме. Папа вернулся с войны почти беспомощным инвалидом.

В летние каникулы я ухаживал за огородом. Полол и окучивал картошку. Поливал и полол грядки с овощами. Надолго уезжал с соседскими мужчинами и подростками на сенокос. Копны возил. Переворачивал – ворошил валки сена. Кашеварил. Зарабатывал пару копен сена для наших двух коз. Коровы мы не имели. Обеспечивать ее сеном своими силами не могли. Покупать его тоже не могли. Не хватало денег. Выручали козы. Они, словно понимая наше трудное положение, вместе давали молока ничуть не меньше иной коровы. Рыбалка все больше отходила на задний план.

Полагаться на случайную рыбацкую удачу было рисково всегда, даже в самые урожайные на рыбу годы. А тут еще и река-кормилица, спасавшая нас от голодухи в самые трудные военные и послевоенные годы, изрядно обезрыбела. Видимо, она, как и люди, много, сверх меры много поработавшие, устала, поизносилась, подутратила живородные силы, для восстановления которых требуются покой и время. Вполне вероятно, именно тогда и родилась живущая поныне пословица, во многом верная, хотя слегка царапающая рыбацкое самолюбие: «Утковать да удить – ужина не будет». Еще, считай, вчера нас, рыбаков, уважительно называли добытчиками и кормильцами, и вот тебе на – намек на нашу несостоятельность. Не знаю, как насчет утковать, не утковал. А вот в защиту рыбалки мне хочется сказать. Нельзя все на свете оценивать количеством добычи. Тот, кто хотя бы в детстве удил – сидел на вечерних и утренних зорях над удочками на берегах рек и озер, бродил по рыбацким тропам, ночевал у рыбацких костров, – всю жизнь будет тосковать по уженью. По лепету воды ночной реки, по зеленому свету притуманенной луны, по зовущему в загадочную неизвестность блеску далеких звезд, по неспешным, доверительным разговорам с друзьями-рыбаками.

Я уже говорил о том, что, хотя рыбалка и сблизила нас, особой близости, а значит, и долгих доверительных разговоров у меня с Герасимом Петровичем Тимошевским было немного. Да и о чем вести разговоры фронтовику, прошедшему, пропахавшему войну, с подростком, дальше Курумнинской курьи не бывавшим? О войне? Но о войне фронтовики с пацанами только в кинофильмах да книжках рассуждают. В первые мирные, послевоенные годы люди о войне вообще мало говорили. Осточертела она всем, поизранила всех пулями, осколками, холодом, голодом, утратами родных и близких… К тому же для долгих, доверительных разговоров нужны свои условия, своя обстановка. Одно дело, когда ты рыбачишь с друзьями-пацанами, ночуешь у одного костра, паришься-греешься в одной «бане».

Что такое «баня» и как в ней «парятся»? Да-да, теперь о таком способе согреваться в морозные весенние и осенние ночи многие рыбаки даже не слышали. И палатки у них, и спальные мешки, и куртки такие – ложись на льдину, не замерзнешь. А в пору нашего детства этот способ знали все. Отвлекусь. Расскажу. Авось пригодится.

Разожжем на сухом песке костер. Пошире его разложим. Костер прогорит, песок накалит. Головешки в сторону отодвинем. Ветками угольки сметем. Травы, ветоши, таловых веточек нарвем, настелем на горячий песок. Куртки, стеженки снимаем, в одних рубашках ложимся на траву, а куртками, стеженками укрываемся. Все. Теплынь. Благодать. А уж трава распаренная пахнет – голова кружится. Все цветы увядшие, все листочки как будто заново расцветают, распускаются. Тепло долго держится – и вздремнуть успеем, и наговоримся вволю. Когда с другом рядом на одной «перине» лежишь, одним «одеялом» укрываешься, одним духом травяным дышишь, на одни звезды небесные лучистые смотришь – никаких тайн, секретов от друга не бывает.